* * *

Именно этот миг и принес славу Клевер Элкин, именно он вдохновил слагать песни о дочери врача. В каждой газете появилось изображение: ее силуэт посреди поля битвы. Уцелевшие в том бою солдаты вспоминали, как разом опустили винтовки, заметив эту необычную девушку, совсем юную, храбро стоявшую под градом пуль.

Стрельба полностью прекратилась, но тут, словно демон из расплавленного ядра Земли, за ее спиной возникла Цапля. Это видели все. Последние пули плавились, попав на ее оперение, а Цапля схватила Клевер и проглотила ее, как головастика. Но девочка не сгорела. Сквозь длинное горло Цапли она провалилась ей в брюхо и плавала там, как тень зародыша, в раскаленном добела огне.

Потом она схватила Сердце-Уголь и сжала этот живой огонь в кулаке. Испустив мучительный вопль, Цапля зашаталась, теряя силы без своего пылающего сердца. Когда это воплощение пожара рухнуло на землю, Клевер прыгнула и приземлилась на корточки. Из поднявшегося вихря черного дыма она вышла, продолжая сжимать в кулаке Уголек. Наверняка ей было очень больно, но она держала сердце Цапли, как семейную реликвию. Все, кто это видел, клялись, что ее рука раскалилась докрасна. Девочка была вне себя.

Разгневанная так, что ее ярости хватило бы, чтобы сжечь весь мир вокруг, девочка стояла среди тлеющего поля битвы и кричала на солдат.

– Убийцы! Вы ищете силу? Вам нужна власть? Я – единственная диковина, которая имеет сейчас силу и власть. Я – дочь беды, в моих жилах течет яд. Штопальщица мертва и похоронена. Ее секреты уничтожены. Шахта обрушилась. Эта гора превратилась в могилу. Оставьте же ее в покое. Вы здесь ничего не найдете, кроме смерти.

Это видение заворожило всех присутствующих: неземное дитя, сияющее во внезапно наступившей тишине. Даже Гремучая змея на ее шее сверкала, как расплавленная бронза.

А потом, когда она крикнула:

– Возвращайтесь по домам, пока еще можете! – из-за деревьев полезли гнусы и стали подвывать ей, и их хор был похож на ураганный ветер.

Многие солдаты говорили потом, что бросить оружие и отступить их заставил бушующий лесной пожар или завывания полчищ гнусов. Но нашлись среди них и честные люди, сказавшие, что именно Клевер остановила битву. Они увидели в ней силу, превосходящую любые диковины, превосходящую любой договор или нацию, – силу, которая пристыдила их, испугала, а потом дала им надежду.

* * *

Воспоминания самой Клевер об этом эпизоде были туманными, как сон. Она помнила, как жар Цапли вскипел в ее крови, как боль превратилась в силу. Помнила сажу на лицах людей, бегущих по склону горы, и гнусов, преследовавших их по пятам.

Она помнила, как с самых верхних ветвей выстоявших деревьев оскорбленным ангелом наблюдал за ней Ганнибал.

Ледяная поверхность озера Саламандра бугрилась и пучилась.

Дома ее никто не встретил. Даже сверчки и птицы. Колесо водяной мельницы застыло на месте. Тишина была обвиняющей.

Клевер тянула за собой длинную цепь. На ее конце был закреплен почерневший железный ящичек. Она прошла по волнистой поверхности льда, ящик зашипел.

Найдя определенную точку посреди озера, она опустилась на колени и открыла ящичек. Сердце Цапли выскочило и, шлепнувшись на лед, почти мгновенно протопило в нем сквозную голубую дыру. Через эту отдушину в небо взвился столб пара – Уголек отправился ко дну.

Минута, и рядом плеснула вода. Лед под ногами Клевер заскрипел и потрескался. Девочка бросилась к берегу.

Глубоко на дне Ледяной Крюк и Уголь вступили в единоборство. Пройдут дни, а может быть, недели, прежде чем лед полностью растает, но главное, Цапля больше никогда не пройдет по земле. Лед и огонь уравновесят друг друга и вернут жизнь озеру Саламандра. Пройдет время, и никто не будет знать, что там внизу в бесконечном вальсе вечно кружатся две могущественные диковины.

Идя по опустевшей деревне, Клевер спрашивала себя, сколько же еще вещей на свете таят в себе скрытые свойства диковин? И не является ли вселенная только пеной, плавающей по волнам под воздействием невидимых сил.

Но, может быть, закат – это всего лишь закат?

Как говаривал ее отец:

– Хватит с нас и простого мира. Кувшина, чтобы просто держать в нем воду. Иглы, чтобы просто тянуть нить.

Журналу, который Клевер взяла у мистера Агата, было уже десять лет, но это был более свежий выпуск, чем ломкие страницы номеров вдовы Хеншоу. Клевер нашла себя. Там было написано: «Не подтверждено… Несгораемое Дитя». Но теперь она была чем-то большим. Ее сформировал не только огонь, но и тьма, и тайны, и надежда, и любовь.

Она шла по поросшей мхом кладбищенской дорожке. При виде могилы Константина ее глаза засияли – его похоронили на почетном месте, на вершине небольшого холма. Кто-то даже вырезал на мыльном камне надпись:

Опустив голову, Клевер стояла молча, подбирая слова.

– Они слишком потратились на камень, – сказал Константин.

Клевер обернулась и отчетливо увидела призрак отца: заостренную бородку, выбеленные солнцем поля шляпы, почувствовала запах сосновых игл и копченой форели.

– Я прощаю тебя, – сказала Клевер.

– Прощаешь меня? – в его голосе слышалась улыбка.

– Сначала я думала, что это я во всем виновата, – продолжала она. – Потом решила, что виноват ты. И стала ненавидеть тебя за то, что ты скрывал правду. За попытку мной управлять. Но сейчас я понимаю, от чего ты пытался меня защитить. Я знаю, что все, что ты делал… я знаю, что это была любовь.

Константин посмотрел на Клевер со странной смесью обожания и тревоги на лице. Потом коснулся ее щеки.

– Это вселяет надежду, – сказал он.

– Я нарушила обещание, – призналась Клевер. – Стала коллекционером. Это грязно и опасно, но у меня не было выбора. Я не стала таким врачом, каким ты хотел меня видеть. Но я попыталась остановить кровотечение. Я остановила Кобальта. Остановила браконьеров и не позволила Оберну совершить худшее. Я лицом к лицу встретилась с призраками, которые тебя преследовали. – Клевер вытерла слезы. – И искала диковины, которые ты похоронил. Я нашла себя. Я нашла маму. Она тебя любила.

– Что же будет дальше с моей чудесной Клевер?

По голосу Константина было ясно, что он больше не беспокоится.

– Не знаю пока, но у меня твердая рука. У меня есть собственные инструменты, и я учусь ими пользоваться. Теперь ты можешь отдохнуть.

Он кивнул, снял шляпу и провел рукой по волосам, как будто вздремнуть было хорошей идеей. А потом он ушел.