у вас по-прежнему…

— Да, хотела, Верочка.

— И писали о честности, выступали на собраниях. Простите…

Мужчины вышли из комнаты, но Вера продолжала говорить полушепотом. В зале раздались вежливые аплодисменты. Выступал начальник станции, страстный болельщик, успешно игравший когда-то в команде железнодорожников.

— Что ж вы молчите?

Тоня облокотилась о подоконник.

В комнату, на ходу закуривая, вошел Устинов. Он встал у другого окна, но от волнения, покрутившись на месте, выкинул папиросу и подошел к женщинам.

— Какова встреча получилась, а? Пронягина в команду вернут, это точно. И играть станут лучше. Футбольная эпопея начинается сегодня! Кстати, Антонина Валерьяновна, зайдите завтра ко мне…

Он громко высморкался и пошел в зал.

— Пойдем, Верочка, послушаем, мне скоро домой.

Они осторожно прошли между столами. Одна из сидящих у колонны девушек остановила Тоню и спросила, будут ли танцы.

Официантка разносила кофе.

Мир молод, черт побери!

Миру не дашь более

двадцати трех

Река под вечер особенно спокойна. Большое, по-летнему нерасторопное солнце оседало в степь, обжигало далекие холмы, а лес, наплывавший из-за поворота, вблизи уже не казался таким сиреневым. Он темнел по левому берегу, а над ним, не в силах перекинуться через него, розовело небо. Справа от лодки еще плескалась голубая вода, и ярко светились на берегу белые колонны дома отдыха.

Ритмично скрипели уключины, лодка дергалась с каждым взмахом весел. Поглядывая на уверенные, почти беззвучные весла Сашки, Виталий постепенно приноравливался. Весло его теперь тоже походило на изящную водоплавающую птицу: легко взмывало вверх, опускалось на воду и снова взлетало, теряя капли. Иногда после особенно удачного рывка он поправлял очки и, обернувшись, встречался с глазами Вали, которая сидела на носу лодки и загребала рукой воду. И каждый раз, заключая трудный спор с самим собой, он решал, что пусть умрет поэзия, лишь бы гении чистой красоты перестали быть в биографиях поэтов мимолетным видением.

Люди, бейте скептиков, которым вечный огонь любви напоминает мемориальное кладбище! Обваляйте их в перьях, если им не дано обрести крылья!

Плыли берега по сторонам, незаметно смыкались друг с другом. Вскинет голову Карпухин, а уже деревья с его стороны перешли на сторону Великанова, который гребет правым веслом. И все перепуталось там у города, где начинает орудовать темнота. И глупеет Карпухин от непонятной радости, от синевы и темноты, что уплывает и надвигается, и от сознания своей недюжинной силы — не потому ли помалкивает Сашка, хоть он и орудует двумя веслами.

— Какая-то труба! — крикнула Алла. Ей полчаса назад после инструкций Глушко был вверен руль.

Они подходили к трубопроводу. Труба перекидывалась с берега на берег и прогибалась в центре, едва не касаясь воды. А у левого берега, опираясь на стояки, она тяжело приподнималась над водой и подтягивалась к суше.

— Саша, ты не очень устанешь, если попытаешься ее сломать? — спросил Карпухин, подводя весло к борту. О своей недюжинной силе он решил пока не распространяться.

Лодка ткнулась носом в гулкий бок трубы. Валя постучала по ней и уперлась в нее обеими руками. Глушко сделал гребок. Лодка, подойдя к берегу, остановилась.

— Снимайте весла и все переходите на нос! — крикнул Саша.

Когда сгрудились на носу, Виталий, потеряв равновесие, дрыгнул ногой и схватил Валю за плечи.

— Люблю гульбища, — невпопад сказал он, чтобы скрыть свое смущение.

Ах как кстати подвернулось весло, как много шума можно им наделать, если хочешь заглушить хихиканье неодушевленной природы!

Он перевел дыхание. Нет, она не испугалась. Не попринимать ли ему бром с валерьяной от неврастении?

Виталий бросил хилое свое весло и, приплясывая у трубы, попытался утопить нос лодки.

— Героический поступок в самолете воспитал в тебе борца-одиночку, — заметил Николай и тоже стал приплясывать.

— Но веса это ему не прибавило, — с сожалением окинул Карпухина взглядом Саша Глушко.

— Разве что в собственных глазах, — добавил Великанов.

Виталий обиженно шмыгнул носом и уступил место Глушко. Втроем — да еще девушки помогали — они налегли, и нос лодки ушел под трубу. Теперь вся компания уходила к корме, а лодка втискивалась в воду, продвигалась под трубой.

Потом всей кучей налегли на корму.

— Береги ноги! — предупредил Саша. — Все на ту сторону!

Карпухин влез на трубу и помог девушкам. Длинной ногой нащупав скамейку, стал придерживать лодку, чтобы она не ушла, когда вынырнет.

— Есть! — заорали ребята, Великанов и Глушко, и влезли наверх, где уже сидели довольные приключением девушки.

Через несколько минут Карпухин помог им спуститься в лодку. Потом у него долго не ладилось с веслом — закипала вода и летели брызги, когда он вспоминал, как целую долю секунды Валя держалась за его шею.

А город отбивался от ночи огнями — целое сияние подступало к горизонту, уходило, мерцало вдалеке за лесным берегом. И скоро все заметили, что река стала узкой и замерли берега, и лодку отделило от мира этой внезапной загородной тишиной.

— Странно, — поделился Николай. Он выкинул сигарету, она шикнула за бортом. — Мне тоскливо, когда я не вижу вокруг себя высоковольтных столбов.

Карпухин, которого в людях веселила серьезность, захохотал, даже грести не было силы. Смех понесся по реке и отозвался на берегах.

— Вот талисман в духе времени! — вымолвил он. — Не ищите на дверях у Великанова подковы. У его порога будет стоять высоковольтный столб.

Великанов, глядя на Карпухина, сушил весло, оба отдыхали.

— Скоро подкова поднимется в цене, — отозвался он. — Лошади проиграли войну с тракторами. Теперь можно коллекционировать подковы.

— А мне что-то холодно, — ни к кому не обращаясь и, наверное, неожиданно для себя громко пожаловалась Алла. Она куталась на корме в пиджак Глушко.

И в самом деле становилось прохладно. Виталий надел майку и рубаху. Отодвинув гитару к ногам Аллы, спросил:

— Госэкзаменов боишься? Не робей! Саша приедет в институт, пригрозит ректору и сделает тебе из экзаменов беспроигрышную лотерею. — Он гребанул несколько раз. Озаренный новой идеей, сказал, чтобы слышали все: — А что касается коллекции, то я не променял бы чемодан золоченых подков на мою коллекцию женских пуговиц.

— Трепло ты, Виталька, — оборвал Глушко, и в это время лодка тронула шершавое дно реки. — Левый борт, табань. Правый — навались! — успел крикнуть он.

Великанов навалился. Лодка развернулась, дернулась напоследок и остановилась носом к левому берегу. Охнула Алла на корме — от неожиданности и оттого, что чувствовала себя виноватой. Валя низко наклонилась к воде и разглядела, как в темноте просвечивалось белое каменистое дно речки.

Откуда-то возникла музыка — тихая, почти нереальная, как сквозь сон, или как где-нибудь