— Тогда, я не понимаю твоего недовольства.

— Я расстроен не им, а собой: ведь он преподавал в моей академии. Более того, я сам его в нее приглашал и был уверен, что он отличная находка.

— Ты не мог знать, что произойдет. Вспомни, одну забытую богами таверну, с отвратительной едой, дрянным элем и четырьмя мечтателями.

— Ха! Согласен! Если бы мне тогда сказали, что я буду делать сейчас, я бы рассмеялся!

— А я бы плюнул тому человеку в лицо, но все сложилось так, как сложилось.

Все это время представитель Сената, наслаждаясь вниманием толпы, красивыми фразами расписывал о преступлениях Марцелла, и о праведности вынесенного ему приговора.

— Я собираюсь уйти, — с тяжелым сердцем произнес Арчибальд. Это была самая тяжелая фраза, что он когда-то произносил Августу.

— Я это уже понял, когда ты оставил кольцо Архимага Империи.

— И ты не хотел предложить его не назад?

— Хочу и сейчас; оно лежит в моем кармане. Если скажешь «да», то тут же его получишь, но судя по твоему тону, мне стоит выложить его из кармана, по возвращению во дворец.

— Верно.

— Тогда ответь мне честно: почему?

— Я достиг своего предела.

— Это всего лишь из-за Марцелла?

— Не «всего лишь», Август. Погибли люди, много людей…

— Все ошибаются. Такова суть людей: чем больше мы делаем, тем больше и ошибаемся.

— Не в этом случае. Я думал, что, оставив политику, я смогу вложить свои силы и сосредоточиться на академии, но и тут провалился. И не Марцелл тому виной, я чувствую, что пыльная работа перебирания старых фолиантов, жалоб и счетов, не для меня. Я чувствовал себя живым и нужным, там, на дороге, в палатках, промерзая, до самых костей, без возможности развести огонь; там, где мы глядели в лицо опасности и ставили свою жизнь на кон. Когда мы путешествовали, даже когда ты уже был лидером восстания, нам приходилось сражаться за людей и за их будущее. Тогда я понимал и чувствовал, что делаю, что-то стоящее.

— А разве сейчас ты не помогаешь людям?

— Помогаю, но… — Арчибальд осклабился.

— Но, что?

— Но все слишком поменялось, Август. Здесь, в столице нового могучего государства, есть службы и институты, что справляются с помощью простым людям лучше нас с тобой. Ты и сам это знаешь, ведь именно ты их и выстраиваешь.

— А ты, хочешь почета и славы?! Признаюсь, от тебя я такого не ожидал, Арч.

— Нет, не жажду. Но случай с Марцеллом показывает, что сделать предстоит еще многое, и, если в столице становится спокойнее с каждым днем, то на окраинах стало еще опаснее, с тех пор, когда ты сконцентрировал свое внимание на Капитолисе.

Август задумался, опустив глаза. Палач, что с отрубленной головой сделал пару кругов по эшафоту, пока говорил представитель Сената, подошел к специально поставленной пике, на которую он, отточенным движением, вонзил голову Марцелла. Голова провисит так еще три дня, а после, вместе с телом, будет захоронена в безымянной могиле, за чертой города.

Ранее, тело и голову преступника выбросили бы за территорию города, на поживу монстрам, но Август запретил это делать в угоду церкви, что отпевала даже самых злобных маньяков, чем поднял свой авторитет, как у священнослужителей, так и у простого народа.

— Раз удержать себя у меня не выйдет, тогда хотя бы прими титул Первого Выездного Советника. Это позволит тебе пользоваться моей властью и защитой, где угодно.

— Нет, Август, извини, но я откажусь. Когда мы вливались в то жиденькое крестьянское восстание, мы взывали к сердцам людей, говоря о справедливости и совести. Я хочу продолжить это начинание. Я не хочу пользоваться твоей властью, как инструментом устрашения. Я хочу своими поступками и деяниями находить в сердцах людей тот отклик, что мы слышали тогда.

Август помрачнел еще сильнее.

— Я не хочу отпускать тебя, не только из-за памяти о Лике и Крейчи, не только потому, что ты мой друг, но и потому, что ты всегда был лучшим из нас. Ты всегда и везде видел только хорошее, даже пройдя через десятки кровопролитий. Я хочу быть хоть чуточку на тебя похожим, Арч. Хочу, но не могу. Я всегда оценивал свои решения через призму твоего одобрения, и, сейчас я говорю это в первый и последний раз, я боялся, что однажды, ты разочаруешься во мне. Поэтому я не хочу, чтобы ты уходил. Все то, что сделал, я сделал в том числе и благодаря тебе.

Теперь мрачным уже сидел Арчибальд:

— Ты мог сказать это раньше.

— В некоторых вещах тяжело признаться даже близким. Так, что ты решил?

— Я, все же, отправлюсь в путешествие, — сказал, немного подумав, Арчибальд.

— Тогда пообещай мне, что вернешься назад, и, если я перестану быть тем, кем стал, ты останешься точно таким же, как и всегда.

— Даю тебе слово, мой друг.

— А! — Арчибальд вскочил и тяжело задышал.

— Все в порядке, учитель? — в темноте не было видно силуэта эльфийки, но ее голос звучал совсем рядом. — [Малый Магический Огонь]. Все в порядке?

Слабый огонек осветил обеспокоенное лицо Юиль, пока Арчибальд пытался отдышаться. Сон, был настолько настоящий, что казался явью.

— Да… Да, Юиль… Все… все в порядке. Просто… просто плохой сон. Фух!

— Может воды?

— Если тебе будет не сложно.

Эльфийка развернулась и подала свой бурдюк с водой. Маленький огонек повис над Арчибальдом, едва освещая пространство вокруг. Тем не менее, он увидел сопящего Ульза, и поднявшуюся на локте Ольдру, что сжимала свой даорд. Цвержка спала не в пример более чутко, чем ее брат.

— Спасибо.

— Ложитесь спать. У Вас есть еще время выспаться.

— Спасибо.

Арчибальд откинулся на свой спальный мешок, а Юиль, погасив огонек, тихо села в углу за книгой. В полной темноте она видела отлично, как и Ульз с Ольдрой, в отличии от Арчибальда.

Воспоминания, снами-наваждениями изредка накатывали на Арчибальда, напоминая ему о той ноше, что он нес, как Арчибальд Д’Энуре. Но этот сон был слишком ярок и насыщен: Арчибальд был уверен, что с легкостью определит парфюм, что использовал представитель Сената и металлический запах крови, что вытекала из отрубленной головы Марцелла.

Собрав свои сомнения в кулак, и, успокоившись, Арчибальд все же провалился в сон.

***

Арчибальд дрожащей рукой надел на палец печатку, подаренную ему герцогом Крайнэ. Делает это одной окровавленной рукой было тяжело, но выхода не было.

Он в последний раз оглядел поле боя. Разорванная по частям эльфийка скрылась за десятком химер, что разрывали на куски ее еще живое тело.