Тренер испуганно вскочил: знали садисты, куда сажали. Без мужского прибора остаться можно либо простатит хронический заработать.

Сна как не бывало. Он принялся искать глазами по полу хоть какую-нибудь железку. Валяются одни кирпичи битые. Пробки пивные. Пахнет мышами. Как он сразу-то не почуял. Повернулся вокруг столба – глыба каменная лежит, на которой только что дремал сидя. Чуть в стороне – сплющенный на конце приличных размеров стальной шпиль с выпуклой шляпкой. Дотянуться бы до него. Пленник повернулся к нему спиной, улегся на сырую землю и принялся подгребать к себе ногой. Кроссовку всю изуродовал, а костыль как лежал, так и лежит на том же месте. Совсем немного не дотянулся. И как ни старался Бнатов, струной вытягиваясь по полу, ничего у него не выходило – только руки окончательно ободрал о трубу.

Поднявшись с пола, он вдруг почувствовал, что долго не выдержит. Его трясло, тянуло в туалет. Не так он хотел теперь отдыха и пищи, как в туалет. По легкому. Пищи он теперь вообще не желал никакой, хотя и не завтракал пока что. Надо спешить. Надо что-то придумать.

Он обошел вокруг столба и вновь опустился на камень. Что могли хранить в этом убогом помещении? Может, здесь была пыточная времен царя Ивана Грозного? А заплечными делами командовал здесь сам наместник Волгошуйска. Вон цепь торчит из стены. К ней и привязывали невольников. Целыми дюжинами. Чтобы грелись друг о друга. В помещении ни углов, ни окон. Колодец… А столб – для поддержки потолка. Чтобы не придавил раньше времени.

Он вновь вскочил и пошел вокруг столба, затравленно глядя на дверь. Специально живьем заварили. И тут же забыли. Навеки… А ведь он со своими жертвами так не поступал. По-всякому выходило, но чтобы так – ума не хватало. Наедут, бывало, на бизнесмена. Дадут по рогам ветвистым, – он и раскиснет. От головы до самого сиденья потом расщепится. Враз. Податливый такой материал – хоть лепи из него чего хошь…

Бнатов резал круги. Но чем больше он бегал, тем больше его поджимало. Еще немного, и быстрая струя оросит спортивные брюки. Теперь он понимал, что крепко влип. Дошло до несгибаемого: вот что значит по-настоящему измываться над человеком.

Последние приступы оказались особенно бурными. Потом он не сдержался, теплая быстрая волна побежала к коленям, и на голове шевельнулись волосы – обоссался… В собственные штаны… И это ведь только начало. О нем забудут. Голос ослабнет, и никто не будет его слышать через неделю. Даже через три дня.

Как ни странно, закончив неблагодарное дело, он вдруг почувствовал новый прилив сил и даже легкость. Однако ползти вверх с пустыми руками не было смысла. Бнатов нагнулся к земле и стал ползать вокруг столба в поисках хотя бы небольшого обрывка провода. Он мог быть втоптанным когда-то в грунт и, возможно, лежал теперь под слоем грязи и кирпичей.

Кирпичей?

Он подобрал с пола обломок и принялся ковырять землю, с трудом выглядывая из-за трубы. Шею ломило от напряжения, тогда он глядел с ругой стороны. Из каждого положения можно найти выход. Весь день у него впереди.

Вскоре обломок затупился, и он подобрал другой, продолжая ковырять. Перевернул всю землю вокруг и вновь до изнеможения истощился. Теперь он сидел на коленях на сырой земле. Он, может быть, даже лег бы и вытянул конечности, но не мог этого сделать. И невольно вспомнил одного бизнесмена, которому вставили поперек зубов деревянный брусок, привязав к затылку. Мужик не мог совершать глотательные движения, изо рта у него беспрестанно текла слюна и раздавался нечленораздельный голос. Братки смеялись и пили водку. Предприниматель потом тоже стал вначале смеяться, затем смех перешел в хохот. Сошел с ума. Страшная участь. Стремишься сглотнуть, но не можешь.

Трудолюбие вознаградило Бнатова – под очередным слоем земли он наткнулся на толстый конец кабеля. С радостью уцепился за него, приподнялся и потянул из-под земли. Выудил целый метровый обрубок. Торопливо рванул прелую резину. Внутри оказалось три толстых алюминиевых жилы. Как раз то, что нужно.

Освободив провод от изоляции, он соединил все три обрывка в один, загнул конец орудия наподобие крючка и обернулся в сторону костыля. Ухватил крюком за шляпку и быстро подтянул к себе, осмотрел. Придется держать его в руках либо засунуть в кроссовку между шнурками. Сунуть его за пояс проблематично – не дотянуться ему руками до пояса.

Вставив между шнурками узкий конец ржавого металла, он вцепился локтями в трубу и полез вверх, изгибаясь, словно гусеница. Мокрые брюки липли к шершавой поверхности, затрудняя ход, и под конец сползли с ягодиц. Следом за ними отправились и трусы. Но пленник продолжал ползти, он изо всех сил хотел жить.

И вновь дополз, напрягая тело до огненных кругов в голове. Дотянулся до кроссовки, вынул оттуда штырь. Приблизился к потолку и взялся скрести меж кирпичей, с каждым движением все больше слабея. С великим трудом выбрал крошечную щелку – мизинец не пролезет, и снова поехал вниз. Неукротимо. Безостановочно. Ноги и руки больше не держали.

Он шлепнулся задом в землю и долго и часто дышал. Ладони опухли. Из-под лохмотьев капала кровь, горели руки и ноги. Их щипало и жгло. И не было никакой возможности их хотя бы обдуть…

Придя в себя, он принялся с помощью провода натягивать на себя сырую одежду – трусы, штаны с лампасами. Более подлого и ужасного положения он даже представить себе не мог.

Остатки дня тренер провел в полном унынии. Его не беспокоил больше мочевой пузырь, поскольку он потерял и без того много влаги. Во рту было сухо, несмотря на влажный воздух. Бнатова мучил теперь другой вопрос: сколько человеческий организм может держаться в подобных условиях? Если протянуть хотя бы неделю, то за этот срок хоть кто-нибудь, но обязательно наткнется на бедного узника.

«Тебя же тут заварили, – издевалась вторая часть Бнатова. – Кому ты здесь нужен!»

«Может, у них здесь жертвенник, а они злостные сектанты? Самые что ни на есть расподлые современные подвижники новой веры, где все наоборот… – кипели мысли. – В таком случае не видать больше белого света. Живым принесли в жертву. И кому?!..»

В помещении сделалось темно. Где-то у самой стены на полу шевеление. Возможно, жаба болотная выползла. А может, барабашка какой. Через оконце донесся очень далекий и слабый звук: по рельсам катился поезд. В нем ехали люди. Они даже не подозревали, что в километре от них – в темной катакомбе! – томится в одиночестве человек. Голодный. Несчастный… Бнатов теперь себя сильно жалел.

За стенами взошла луна – в окошечке посветлело. Бнатов дремал, водя во рту шершавым языком и часто вздрагивая. Вся ночь прошла для него как сплошная пытка. Во сне он менял положение головы, и под утро проснулся от сильного холода. Поднялся. В окно смотрела глумливая бледная луна.

«А ведь все этот виноват, – резануло его изнутри. – Братец единоутробный. Втянул в компанию, юрист бабахнутый». Бедный Димка бегал с клюшкой по траве зелененькой – и бегал бы до сих пор. Так нет же: позвал его за собой стратег! Теперь Димка – жертва для заклания… Ждет участи…

По лицу покатились слезы. И пленник вдруг завыл, глядя на луну, – долго и томительно. От бывшего тренера ничего не осталось. Сломался парень. Нет больше подчеркнуто независимого взгляда стальных глаз.