Луна ушла из оконца, и вой сам собой прекратился. Пленник присел у столба и вновь задремал. Он полностью осознал, что вверх ему больше не подняться, потому что руки к утру сделались деревянными.

Сквозь сон он услышал слабое шипение: работала газорезка. Радость его была безмерна. Но проснуться Бнатов не смог. Он считал это сном. Кроме того, он так износил свой организм, что не мог шевельнуться.

Дверь отворилась, в глаза ударил солнечный свет. Пришлось открыть глаза.

В проеме все те же, двое.

– Как ночевалось?… Не снились ли кошмары?…

Пленник затравленно смотрит. Неужели экзекуция продолжится? С новыми силами они смелют его в порошок и развеют по ветру. Как основателя научного коммунизма когда-то развеяли. Бедного Карла. Или Фридриха. Но тот сам просил об услуге…

– Может, ты съехал с катушек? – спросили. – Можно с тобой говорить?

Пленник молча тряс головой.

В помещение внесли раскладной столик. Вбили в сырую кладку два гвоздя и повесили на них кусок цветной материи. У стены, вплотную к материи, поставили стул, усадили Бнатова и даже отстегнули наручники.

– Лицо мне его не нравится, – спохватился усатый. – Умыть бы его. Носом, кажись, пахал.

И к пленнику:

– Тяжко? Невыносимо? А ты бы как думал!..

Пленник продолжал мотать головой. Что страх с людьми делает. Слова все забыл..

К столбу, направив Бнатова, примотали скотчем видеокамеру. Поехали! Крутое интервью с отлогим авторитетом…

Сухощавый мужик приблизился с пластиковой бутылкой в руках. Вчера он был в усах. Теперь на нем оказались очки. Усы теперь у другого. Тренер их видел обоих. Всего двое суток тому назад, когда те выползли из коммуникационного тоннеля ООО «Серпантин».

Мужик отвернул пробку.

– Умойся хотя бы…

Дима подставил грязные непослушные ладони и жадно прильнул к ним губами.

– Умойся. Потом лакать будешь, – сказал мужик, убирая бутыль и протягивая полотенце.

Оба мужика, быки сытые, расположились рядом со стальной колонной.

– Расскажи. Как ты докатился до такой жизни? Сделай, чтобы это оказался шедевр, чтобы это было интересно и поучительно. Сотвори историю, Дима. Потом мы тебя накормим, сводим в туалет. И, может быть, пожалеем…

Они бесцеремонно рассматривали Бнатова. Для них он теперь был никто. Сытые. Наверняка каждый съел по целой курице и запил бокалом пива.

– Вспомни школу, Дима… Напиши нам сочинение, – подсказывал сухощавый мужик. – Только по порядку. От начала и до конца. И помни, пожалуйста, – мы вовсе не шутим.

Мужик окинул взглядом помещение. Потом посмотрел на руки и ноги пленника. Ничто не ускользнуло от его опытного взгляда.

– Плохо жить в заточении?

Пленник качнул головой.

– Поехали, – велел мужик. – И веселее, пожалуйста. У нас лежит в машине шашлык и пиво. Аптечка там тоже имеется.

И Дмитрия Сергеевича прорвало. Он оказался неплохой рассказчик. Школьные годы у него вообще получились замечательными. Отец. Мать. Двое братьев-близнецов с одинаковыми мордашками. Мечты уйти в полет и повторить подвиг Гагарина. Затем учеба в университете. Здесь дороги у братьев стали расходиться. Не нравилась Дмитрию юриспруденция. Пришлось перейти на факультет физкультуры.

Мужики слушали, не перебивая, пока повествование не подступило к концу девяностых годов – в этом месте Бнатов начал явно придумывать, так что «сочинителя» пришлось слегка поправить, отключив камеру. Способ правки был иезуитский: в помещение внесли портативную плиту «шмель», поставили ее на камень, разожгли и принялись, перемешивая, жарить на ней лук вперемешку с салом. Помещение вмиг наполнилось духом здоровья и силы. Преодолеть этот соблазн не смог бы даже отъявленный зэк, решивший объявить голодовку.

– Теперь я понял, для чего ты плиту прихватил, – ухмылялся крупный мужик.

Сухопарый ничего сказал. Он приблизился к пленнику и спросил:

– Продолжим?

Бнатов поспешно кивнул, пряча под стол опухшие руки.

Наручники, согласно правилам, полагалось снять через час. Можно без рук остаться, если их сильно затянуть. Но мужики их не затянули, когда уходили вчера. Они давали ему возможность жить, хотя и действовали против обычных правил. Кто они на самом деле?

Мысль теперь билась, словно вынутая из воды мелкая рыба. Бнатов едва успевал ее озвучивать, глядя, как скворчит на чугунной сковородке сало. Он все расскажет: как впервые поехал с братом на дело. Какие дела фабриковал тот, закрывшись у себя в кабинете. Куда шли деньги, сколько было всего в компании людей и кто стоял надо всеми. Успеть бы только и не потерять сознание. Ему чудилось, что он голодает уже целую вечность.

Получилось гладко и без запинки. Завидное вдохновение.

Камеру выключили. Свет, бивший в глаза, погас.

– Теперь к столу. Или, может, раны вначале залечим?

Какие раны! Того гляди, глаза из орбит сами собой выскочат! Неси, что привез, дядька.

Перед ним действительно положили пахучее мясо, сдвинув с шампуров на большую тарелку. Туда же отправился и лук из сковороды – не пропадать же добру. Помогли откупорить пластиковую бутыль с пивом. Кушай на здоровье, жук навозный…

Бнатов кидал в себя мясо, хлеб, запивая пивом и не поднимая глаз. Он едва думал. Поза, в которой он теперь находился, оказалась весьма щекотливой. Это как секс. Между ослом и волком. И рад бы Серый головой шевельнуть, да «инструмент» ишачий внутри мешает. Настроение между тем быстро улучшалось, а вместе с ним росла надежда на выход из положения.

– Насытился? – спросил Степаныч.

Бнатов молчал, играя челюстями.

– Оставайся пока. И не озоруй…

Саня искоса взглянул на потолок, давя улыбку.

– Наверху бетонный саркофаг, так что напрасно ты… – разъяснил Степаныч. – Зря силы тратил. Вот тебе штаны. Переоденься.

Бнатов вдруг вспомнил:

– В туалет бы мне… – и стал рассматривать опухшие ладони.

– Без нас обойдешься, – разочаровал его Степаныч. – Вон ниша. Пользуйся. А наручники мы заберем. Они нам еще пригодятся.

Проговорили и вышли вон, закрыв за собой дверь.

«Быки поганые. Мужичье паршивое…»

Бнатов вновь их ненавидел всей душой.

Он переоделся в сухие брюки, убрал посуду с остатками пищи на серую каменную глыбу. Затем улегся на складной столик, свесив ноги. Мебелью обзавелся. Теперь он может худо-бедно уснуть.

Степаныч и Саня, виляя меж полуразрушенных кирпичных стен, выехали к воротам. Охранник в форменной одежде, не вставая, нажал кнопку, и машина вышла за пределы старых пороховых складов.