– Отлично, – сказала она. – Очнулся. Еще немножко – и мы со всем управимся. Несколько простых тестов – и хватит.

Я вытянул шею, чтобы взглянуть повыше. Ее халат был небрежно наброшен поверх черной футболки со смутно знакомым рисунком – вроде контурной карты лунной поверхности. Стетоскоп болтался на груди. Волосы зачесаны назад и стянуты в простой хвост. Губы бледные, на носу – круглые темные очки. На голове – массивные черные наушники, подсоединенные к поясному аккумулятору. Шумоподавляющие, как у пилотов вертолета. Я вспомнил, что видел ночью вертолет, но… нет, просто совпадение.

Странный прикид для медсестры. Откуда-то прозвучал тихий голос: «Мыслишь чересчур рационально. Ты по уши в дерьме, но ни за что не признаешь этого, пока действует экстази». Я пропустил это мимо ушей, сосредоточившись на женщине. Заметил на ее халате (скорее таком, как у ученого, чем как у медсестры) ржаво-красные пятна.

– Можно чего-нибудь выпить?

Она сунула руку в карман, достала черную коробочку размером с сигаретную пачку, взглянула на часы:

– Отметка в журнал: пять тридцать. Пациент впервые произвел внятное действие. Запросил жидкость. Предположение: остаточных когнитивных функций хватает для координирования нормального пищевого и физического поведения. Другими словами, потребление питательных веществ со стороны субъекта останется в прогнозируемых рамках. Вывод: запрос, вероятно, вызван действительной биологической нуждой. На всякий случай пропишу пациенту внутрь двести пятьдесят миллилитров ячменной воды с гликолятами. Конец записи.

Щелк.

Она нажала что-то под кушеткой, и та поднялась под углом. К моим пересохшим губам поднесли стакан, и я выпил. Да я в жизни ничего вкуснее не пил! Сладкий и прохладный, как нектар богов, «Люкозейд»[8]. Нависая надо мной, женщина в белом выглядела сущим ангелом, божественным покровителем больных.

– Надо бы проветрить, – сказала она, отодвигая занавеску.

Моим глазам открылась вся палата.

Даже в искаженной наркотиками реальности рано или поздно наступает момент, когда твои знания о реальном мире берут верх над иллюзией. «Ты по уши в дерьме», – повторил тихий голос. Я начал прислушиваться к подсознанию. В палате не было других пациентов. Комната была тесной, четыре на четыре, максимум пять на пять метров. На покрытых плесенью стенах висели сотни… нет, об этом позже. Сначала нужно описать остальное. С одной стороны сквозь высокие окна на пол падал тусклый свет. Я заметил железную, запертую на засов дверь. Запах мочи и блевотины напомнил о многоэтажных автомобильных парковках. Помимо кушетки, в палате нашлось место двум плетеным стульям, деревянному столу, инвалидной коляске и треножнику, на котором крепились лампа и видеокамера. Остальную часть комнаты занимали недешевые на вид приборы. Множество тонких черных синтезаторов со знакомыми названиями: «Касио», «Корг», «Роланд», «Ямаха», «Хаммонд», «Профет». Все они были подключены к куче MIDI-мониторов и клавиатур. От серых корпусов тянулись спутанные провода и волоконно-оптические кабели. Кругом валялись смятые банки от «Айрн-брю», «Люкозейда» и пива «Бекс», бульварные газетенки, журналы объявлений, папки, кассеты и коробки от них, дискеты и стопки белых конвертов, напоминающих те, в которых обычно хранят грампластинки. Присмотревшись, я заметил на всех конвертах подпись: «Из цифры в аналог». Знакомые слова. Так называлась одна популярная полгода назад клубная композиция. Ее фрагменты сейчас звучали во многих других записях.

На стеллаже расположились десятки дисплеев с экранами, где отображались координатные сетки, показания осциллографов и электрокардиографов, а также точечные изображения, напоминавшие рисунок на футболке женщины. Я вспомнил, где его видел: на обложке альбома одной группы. Это был вовсе не лунный пейзаж, а изображение радиосигналов пульсара – космических часов. Не помню, кто мне об этом рассказал, но помню, что мне это показалось странным: самый что ни на есть научный символ, разошедшийся по миллионам квартир в качестве обертки для куска черного винила. Как те множества Мандельброта, одно время украшавшие каждую вторую обложку пластинки или кассеты. Словно наука была тайной субкультурой высшего уровня, чем-то скрытым, во что лучше не вдаваться слишком глубоко…

Вроде множества Мандельброта, которое однажды тоже захватило обложки пластинок и видеоряды музыкальных клипов. Наука будто стала всеобщей субкультурой…

Случайное наблюдение: на столе с MIDI-мониторами лежала какая-то железная штуковина с рукоятью, как у пистолета из старой телепередачи «Космос: 1999». Строительный степлер. Похоже, у меня случился плохой приход, ха-ха.

Вернемся к стенам. Пожалуй, будет правильно употребить термин «иконостас»: стены были буквально покрыты десятками черно-белых фотографий меня, сделанных за последний год. На одних, снятых на улице, мой силуэт был очерчен красным. На других можно было хорошо рассмотреть мой отсутствующий взгляд во время клубных дискотек. Такие фотографии, должно быть, развешивают агенты ЦРУ, когда ведут слежку. Это еще не все: среди снимков друг на дружке висели какие-то сложные многоуровневые диаграммы и намалеванные фломастером графики. Эхограммы, спектрограммы, электросхемы, инструкции по захвату ритма… Господи, откуда я все это знаю и какое это сейчас имеет значение? И зачем ей карта Великобритании, расчерченная пунктирными линиями?

Меня прошиб холодный пот. Кажется, мое подсознание неспроста волновалось; комната вовсе не походила на больничную палату.

Она копалась в моей голове. Я почувствовал на висках электроды и понял, что подключен к какому-то аппарату. Еще она прилепила мне на грудь белые диски, от которых тянулись провода к гудящим машинам. Из одежды на мне остались только перепачканные травой белые джинсы.

Щелчок диктофона.

– Отметка в журнал. Пять сорок пять. Краткая сводка последних событий. – Она откашлялась, затем продолжила с легким тайнсайдским акцентом: – Мной был получен приказ ликвидировать цель на месте, учитывая ее опасность для общества. В два сорок пять ночи я попыталась устранить цель в «Дроме». Ликвидация без риска для незараженных была невозможна. Я проследовала за целью от «Дрома», рассчитывая уничтожить ее без свидетелей. Около трех тридцати я решила нарушить приказ и захватить цель для исследования. В случае успеха исследование закончится через несколько часов. – Она взяла долгую паузу. – Гарантирую, что наша сеть не будет раскрыта. Я действую по наитию, но отдаю себе отчет в том, какая паника поднимется, если нас раскроют. – Она выключила диктофон, нашарила в кармане черную картонную пачку с черепом и костями, достала сигарету и задумчиво закурила, прежде чем продолжить запись. – Пока пациент был без сознания, я несколько раз сняла энцефалограмму, – сказала она, вставляя новое перо в блок регистрации энцефалографа. У нее уже набралась целая корзина записанных чернилами показаний. Прибор загудел, перо принялось двигаться вверх-вниз по бумаге. – Теперь проверяю реакцию пациента на различные стимуляторы.