– Не вмешивай Паулу во все это, – заметил я. – Она не имеет ничего общего с этой историей.

– А ты не вмешивай Энеко, он тоже не имеет с этой историей ничего общего.

– Похоже, все-таки имеет, Эстибалис. Твой брат как раз очень даже имеет.

– Неужели ты не понимаешь? Через двадцать лет ситуация повторяется: мне предлагается сдать моего брата. Так поступил Игнасио. Но я не Игнасио, и я этого не сделаю; я не сдамся, как он, перед первыми же доказательствами. Я постараюсь следовать по другим линиям расследования, как и следует поступить сестре.

Я встал, посмотрел вверх, чтобы глаза хоть немного отдохнули, и увидел пышную крону секвойи.

– Я все обдумаю в эти выходные, Эстибалис. Мне нужно немного передохнуть и сосредоточиться. Я откладывал наш разговор, но боюсь, что хороший следователь не станет и дальше тянуть резину. Я еще раз поговорю с твоим братом. Только поговорю. Но я обязан сообщить все эти сведения заместителю комиссара. Если бы подозреваемым был Герман, ты поступила бы так же. Мы не имеем права позволять личным пристрастиям себя ослеплять.

Эстибалис тоже встала, посмотрела себе под ноги, поддела ногой камешек, который отлетел далеко в сторону.

– Как ты сказал – личные пристрастия нас ослепляют? Любопытно, Кракен$/// Любопытно, что именно ты произнес эти слова.

И умчалась, стремительно, как ласка.

Интересно, она догадывается о том, что у нас с Альбой?

Витория,

февраль 1971-го

Виторианцы надолго запомнили тот день первого февраля: подобных снегопадов не было с начала века.

Снегоуборочные машины не успевали расчищать главные артерии города. Автовладельцы вставали на час раньше обычного, выходили с лопатами на улицы и выкапывали свои «Рено-12» и «Рено-600» из-под слоя снега толщиной в девяносто сантиметров. Затем, вооружившись бутылками со спиртом, пластмассовыми скребками и терпением, отскребали лед с ветровых стекол.

Доктор Урбина сидел у себя в кабинете, листая учебник по патологии молочной железы, довольный тем, что с утра было мало пациентов: многие отменяли визиты, не имея возможности добраться до клиники. Фелиса уже в третий раз перемывала свои инструменты; вынужденное бездействие сбивало ее с толку.

Внезапно чтение прервал телефонный звонок, и Альваро сам рассеянно поднял трубку.

– Кабинет доктора Урбина, слушаю вас.

– Доктор Урбина! – проревел голосище Хавьера Ортиса де Сарате. – Немедленно приезжайте! У жены начались роды.

«Тридцать две недели», – мысленно прикинул Альваро. Ему необязательно было сверять даты, вот уже многие месяцы он только об этом и думал.

– Именно сегодня? Боже… Рановато, даже для близнецов. Привозите ее в клинику, мы подготовим операционную, – ответил он, стараясь унять напряжение нервов.

– Вы меня не поняли, – отозвался промышленник. – Говорю вам: приходите срочно сюда, машины не могут проехать от бульвара Сенда, на дорогах метровый слой снега, грузовики из мэрии до сих пор ничего не убрали.

– Не беспокойтесь, я сам закажу машину «скорой помощи». Медицинский персонал подготовлен для таких ситуаций.

– Я им уже звонил, они все заняты. Много вызовов: кто-то поскользнулся, кто-то застрял… Вы обязаны приехать и помочь моим детям! – рявкнул Хавьер.

«Хорошо, – подумал Альваро. – Я согласен».

– А как… как роженица? – осторожно спросил он.

– Рожает. Визжит очень.

– Воды отошли?

– А я почем знаю? Я в этих делах не разбираюсь. Я думал, она сама все знает…

– Есть на полу прозрачная жидкость?

– Какая там прозрачная жидкость? Там кровь, очень много крови, вся кровать промокла… Это нормально при родах?

Доктор Урбина вскочил.

– Мы с медсестрой выезжаем. Не отходите от жены. Мы скоро будем.

Он надел пальто, сложил в саквояж необходимые инструменты и посмотрел на обеспокоенную Фелису, которая натягивала зимние сапоги.

Им потребовался почти час, чтобы преодолеть жалкий километр, отделявший клинику от дворца Унсуэты. Они шагали по бульвару, с трудом преодолевая снежные заносы. Казалось, Фелиса привыкла к природным катаклизмам. Несмотря на почтенный возраст, эта энергичная женщина уверенно продвигалась вперед, так что доктор едва за ней поспевал. Он подумал, что она, вероятно, выросла в горной деревне. Как мало он знал о жизни своей мед-сестры.

Наконец они добрались до дома. Промышленник поджидал их у кованой решетки главного входа.

К зданию можно было добраться со стороны бульвара Сенда. Живая изгородь из кустов, покрытых толстым слоем снега, скрывала сад от любопытных взглядов прохожих.

Шофер отгребал лопатой сугробы с дороги, ведущей к дому. Проходя мимо, доктор Урбина почувствовал озноб и поднял воротник пальто, стараясь не смотреть в его сторону.

Он взбежал по ступенькам. Войдя в спальню, обнаружил, что Бланка лежит на кровати почти без сознания, а вокруг лужа крови. Головка первого ребенка почти вышла.

Бланка посмотрела на него с облегчением. К ее потному лицу прилипли волосы. Ни говорить, ни что-либо объяснять сил у нее не было, все внимание было занято схватками.

Фелиса с саквояжем в руке держалась в нескольких шагах от доктора Урбины. Осмотрев роженицу, она повернулась к промышленнику и твердо сказала:

– Дон Хавьер, отцы не имеют права присутствовать при родах. Я принесу вам ваших детей, как только они появятся на свет, об этом не беспокойтесь. Поскольку их двое, роды продлятся еще несколько часов. Спускайтесь на кухню и выпейте липового чая или коньяка.

– Нет, я останусь! Я должен убедиться, что с детьми всё в порядке. Или вы думаете, что я крови испугаюсь?

– Нет, не думаю. Но для этого правила нет исключений. Отцы не имеют права находиться в операционной, а когда женщина рожает дома и мой долг – объяснить вам, что вы не имеете права присутствовать. Ради ваших же детей, дон Хавьер. Вы же не хотите, чтобы мы нервничали, а дети страдали от нехватки кислорода?

– Нет уж, постарайтесь, чтобы дети родились здоровыми. Я не прощу ни малейшей врачебной халатности.

– В таком случае, подождите за дверью, – подытожила Фелиса и захлопнула дверь у него перед носом, не позволив возразить.

Она подошла к кровати, где доктор Урбина давал инструкции Бланке, как справляться со схватками.

Тот был встревожен – ему еще ни разу не доводилось присутствовать при сложных родах в частной квартире. Вероятность того, что один из двух младенцев получит родовую травму или мать умрет от кровопотери, была слишком высока. Но от него не укрылся взгляд Хавьера. Молчаливое предупреждение, угроза, которую необязательно было озвучивать. Он знал, что последует, если один из детей пострадает.