– И для тебя тоже, Бекетт, – сказала я. – Ничего этого не случилось бы, если бы не ты и твой талант к писательству. Ты смог заглянуть в самую суть этой истории и сразу понял, чего ей не хватает.

Я еще раз крепко прижала его к себе.

– Так, давай заполним анкеты, выйдем на улицу и найдем место, где я смогу покричать!

Мы сели за стол и начали заполнять бланки. Стандартная форма: имя, адрес, номер социальной страховки, предыдущие места работы. Внезапно Бекетт прислонился к спинке стула и сжал зубы, уставившись на бумагу.

– Что такое? – спросила я.

– А как ты думаешь?

Я проглядела форму до конца и внизу страницы увидела:

Вы когда-нибудь признавались виновным в совершении тяжкого преступления? Если да, пожалуйста, поясните:

– Ой. – Мой желудок сжался. – Ладно. И что с того. Напиши, как есть. Это ничего не изменит. Мы рисуем картинки, а не работаем с покупателями.

Он промолчал.

– Они не обратят на это внимания, – сказала я. – Не может такого быть. Какая им разница?

– Если они включили этот вопрос в анкету, значит, разница есть, – произнес Бекетт. – Причем огромная.

Он подвинулся вперед, медленно поднес ручку к бумаге и принялся писать.

Через несколько минут Айрис зашла забрать анкеты.

– Вернусь через десять минут, – сказала она и снова выскочила из конференц-зала.

– Прости меня, Зельда, – сказал Бекетт.

– За что? Ничего же не случилось. Ничего не поменялось.

Он снова погрузился в молчание и скрестил руки на груди, как будто к чему-то себя подготавливая.

Время начало тянуться очень медленно. Десять минут прошли. Потом к ним добавилось еще несколько минут, но в кабинет никто не заходил. Айрис вернулась только через три четверти часа, и я мгновенно все поняла по выражению ее лица. По моему сердцу побежали трещины, и оно упало куда-то ниже живота.

Айрис откашлялась.

– Мне очень жаль, но Элинор не нравится эта ситуация, – произнесла она. – Ваша судимость, Бекетт, а также то, что вы совершили преступление так недавно. Пару лет назад у нее были проблемы с приемным сыном. Мне не полагается об этом говорить, но она проявляет чрезмерную осторожность, когда дело доходит до подобных вещей.

– Проявляет чрезмерную осторожность, – произнесла я, чувствуя, что меня начинает подташнивать. – Что это значит, Айрис?

– Это значит, что им очень нравится ваш графический роман, и они не хотят его потерять, – ответила мне Айрис. – Так как вы сами разработали концепцию и персонажей, они хотят предложить вам контракт на условиях, которые уже озвучивались.

– А Бекетт?

– Они предлагают выкупить его вклад в книгу за три тысячи долларов. Но ему придется подписать бумагу, согласно которой он отказывается от любых авторских прав и договоренностей, которые вы могли обсуждать во время совместной работы.

– Нет, – произнесла я в то же самое мгновение, когда Бекетт сказал:

– Ладно.

Я развернулась к нему и уставилась в его лицо. Он тоже посмотрел на меня и медленно покачал головой.

У меня похолодело все тело. Мысли метались в сотне различных направлений одновременно.

– Мы должны озвучить свое решение немедленно? – спросила я. – Или я могу пару дней подумать?

Мне не нужно было об этом думать. Без Бекетта я ничего делать не собиралась, но мне нужно было побыстрее выйти из кабинета, чтобы с ним поговорить.

– Конечно, – медленно произнесла Айрис. – Но я думаю, лучше не ждать слишком долго.

Она сунула визитку мне в руку.

– Позвоните, как только примете решение.

Она перевела взгляд на Бекетта.

– Мне очень жаль.

Мы с Бекеттом вышли из конференц-зала и в напряженном молчании зашагали по холлу. Мы ничего не говорили, пока спускались на лифте. Только когда мы вышли на тротуар, Бекетт сказал:

– Ты обязана согласиться. Обязана подписать контракт.

– А что будешь делать ты?

Температура на улице была не выше ноля, но от паники я пылала словно в лихорадке. Нам только что предложили все, чего мы только могли желать, а секунду спустя отняли это у нас.

– Это и твоя книга тоже, Бекетт.

– Нет, не моя, – произнес он каменным голосом. – Она никогда не была моей. Она твоя. Я просто тебе помогал. Не делал ничего особенного.

– Ничего особенного? – я ткнула его пальцем в грудь. – Знаешь, я не дурочка. Я понимаю, что ты пытаешься сделать, но это не сработает.

– Что я пытаюсь сделать? Тут и думать-то не над чем. Это все, что ты хотела. Ты получишь контракт, а я – три тысячи баксов. По-моему, нормальный вариант. Все равно это твоя работа.

– Моя работа.

Мои глаза распахнулись шире, и от жгучего холода на них выступили слезы. Только из-за холода. Других причин не было.

– Может, когда-то это и была моя работа, но теперь все изменилось. Я не могу заниматься этим без тебя. Я не хочу заниматься этим без тебя. – Я обхватила себя руками, больше не чувствуя ни тепла, ни холода. Осталось одно только оцепенение. – Ты разве не хочешь, чтобы мы делали это вместе?

Лицо Бекетта смягчилось, и на нем появилась гримаса боли.

– Я хочу, чтобы у тебя все получилось. Хочу больше всего на свете. Это же то, о чем ты мечтала. Ты должна согласиться.

Я покачала головой.

– Поговорим об этом попозже. Давай пойдем домой, поужинаем и все обсудим.

Теперь уже головой покачал Бекетт.

– Тут нечего обсуждать, Зельда. Я возьму деньги, ты подпишешь контракт. Конец истории.

Конец истории.

Мы еще не придумали конец романа «Мама, можно…?», но то, что происходило сейчас, не могло им стать. Это было что угодно, только не конец истории.

22 января

Следующим утром я встал в пять утра. Я принял душ и оделся, а когда вышел из ванной, кофеварка была холодной. Зельда лежала, свернувшись в клубок, лицом к стене. Прошлым вечером она пыталась убедить меня, что мы можем сходить в другое издательство, которому было плевать на судимости авторов. Или где мы могли бы работать в качестве фрилансеров, а не официальных сотрудников.

Я отказался. Было вполне вероятно, что редакторам другого издательства ее графический роман понравится так же сильно, как команде «БлэкСтар», но я не мог позволить себе рисковать. У Зельды был беспроигрышный вариант. Однозначное согласие. Контракт был готов, и ей уже протягивали ручку. Ей оставалось лишь его подписать. И ведь речь шла не только об издании ее книги. Зельда хотела сделать это ради сестры. Ради того, чтобы рассказать ее историю единственным доступным ей образом. Зельде было необходимо это сделать, чтобы обрести внутреннее спокойствие. И я ни за что не поставил бы это под угрозу.