Я непонимающе на него уставилась.

– Тебя сбила машина.

Бекетт бросил на Уэса сердитый взгляд.

– Меня никто не сбивал. Под колеса попал только велик.

– А как твоя щиколотка?

– Не сломана, – сказал он. – Я так им сразу и сказал, но это не помешало им повезти меня на рентген.

– У него растяжение мягких тканей передней таранно-малоберцовой связки второй степени, – сказала медсестра.

– Что это значит? – спросила я.

– Это значит, что внутри его ступни что-то порвалось, – пояснил Уэс.

– Там неполный разрыв, и вообще, все это не имеет никакого значения, – проговорил Бекетт.

Пришел доктор и сказал, что они предпочли бы понаблюдать за Бекеттом до утра, но, так как обследование показало, что сотрясения нет, он неохотно отпускал его домой.

Бекетту надели на ногу ортопедический ботинок и дали костыли, но он не мог ими пользоваться из-за того, что снова поранил правый локоть. Сжав зубы, он сел на инвалидную коляску и позволил медсестре довезти себя до выхода из больницы, куда уже подъехало такси, которое я вызывала. Мы с Уэсом и Бекеттом сели на заднее сиденье и, доехав до дома, поднялись в нашу квартиру.

– Береги себя, братан, – сказал Уэс.

Бекетт не ответил. Он лежал на кровати, закрыв глаза.

Уэс вздохнул.

– Он в твоем распоряжении. Доктор сказал, что в ближайшие 48 часов нужно прикладывать к ноге лед и держать ее в приподнятом положении – так высоко, как только получится. А мне надо возвращаться на работу.

– Где его велосипед? – спросила я, подходя к двери.

Уэс покачала головой.

– Разбит всмятку. На починку уйдет почти столько же денег, сколько и на покупку нового.

– А сколько стоит новый?

– Нормальный велик? Минимум тысячу двести баксов. – Он покачал головой. – Да, и не говори. Но пока можно об этом не беспокоиться. Он все равно не сможет ездить, пока не заживет щиколотка. Две недели и ни минутой меньше.

Он поцеловал меня в щеку.

– Звони, если что-то понадобится.

Уэс ушел. Я прислонилась спиной к двери и судорожно выдохнула.

Он в порядке. Велосипед разбит всмятку, но сам он в порядке.

Я пошла на кухню и сделала импровизированный пакет со льдом из кухонного полотенца и упаковки замороженного гороха. Присев на краешек кровати, я положила сверток на забинтованную щиколотку Бекетта.

– Ты что-нибудь чувствуешь?

Он пожал плечами.

– Все нормально, спасибо.

– Тебе нужно что-нибудь еще? – мягко спросила я.

Он открыл глаза – так медленно, будто они весили по пятьдесят килограммов.

– Да, Зэл. Мне нужны те три тысячи долларов. Чтобы купить новый велосипед и оплатить осмотр в гребаной больнице. А тебе нужно подписать контракт.

Где-то с минуту я просидела молча. В моем сердце снова вспыхнул гнев, но тут же начал сходить на нет, и внезапно я ощутила себя очень усталой. Аккуратно, чтобы не задеть локоть Бекетта, я опустилась на кровать рядом с ним. Он поморщился, а потом приобнял меня одной рукой.

– Я не хочу делать это без тебя, – проговорила я. – Должен быть другой выход. Это же наша общая работа, так ведь?

– Не в этот раз, Зэл, – сказал Бекетт. – Мне нужны деньги. Это мое решение.

– Но мы же хотели заниматься этим вместе. Мы можем отнести роман в другое издательство, как ты и говорил. Будем пытаться, снова и снова. Попробуем устроиться на фриланс. Мы сможем найти издателей, которым плевать на твое прошлое.

– Но все это время мне нужно будет работать, Зэл. А для этого мне понадобится новый велосипед.

– Я могу работать в две смены. Или найти вторую работу, пока тебе не станет лучше. Мы накопим на велосипед.

– Я не позволю тебе отказаться от своей мечты, – медленно и четко проговорил Бекетт. – Ее исполнение – прямо перед тобой, Зэл. Осталось лишь протянуть руку. Если ты не…

Он покачал головой. Хоть он и сохранял каменное выражение лица, я могла прочитать все по его глазам. Я знала, что он скажет. Если я не подпишу контракт, он никогда не простит себя за это, и его будет грызть чувство вины. И не исключено, что это скажется на наших отношениях.

Я вспомнила совет Тео. Он говорил прислушаться к сердцу, а сердце говорило мне, что, несмотря на все аргументы Бекетта и несмотря на мое желание увидеть роман «Мама, можно?…» в печати ради Розмари, делать это одной было неправильно.

У меня зазвонил телефон. Я вылезла из кровати и, раздраженно вздохнув, взяла телефон с кухонного столика.

– Что там за очередная фигня? – пробормотала я себе под нос.

Я взглянула на экран, и мое сердце сначала замерло, а потом стало набирать скорость, как испуганная лошадь. Я медленно нажала на зеленую кнопку.

– Привет, мам, – произнесла я. – Как дела?

– Привет, милая, – сказала она, и я услышала, как ее голос дрожит от смеси волнения и страха. – Нам позвонили, солнышко. Это случится. Это наконец произойдет. В эту пятницу.

– Что произойдет?

– Гордона Джеймса казнят.

24 января

Я наугад закидывала какие-то вещи в лежавший на кровати открытый чемодан. Как одеваться, когда идешь смотреть на чью-то казнь? Нужна деловая одежда, или лучше выбрать повседневный стиль?

К горлу подкатывал истерический смешок, но мне удалось сдержаться.

– Я позвонила Найджелу, – сказала я Бекетту. – Он зайдет сегодня, чтобы тебе помочь. Дарлин сказала, что придет завтра.

– Зельда…

– Прикладывай к щиколотке лед и держи ее в приподнятом состоянии. Не наступай на нее, когда будешь вставать. Нужно беречь ее две недели, чтобы она зажила.

– Зельда, посмотри на меня.

Я замерла и подняла на Бекетта взгляд. Он сидел на диване, положив ногу на стол. На его лице были написаны мольба и чувство вины.

– Что ты собираешься делать? – тихо спросил он.

– Пока не знаю, – сказала я. – Наверное, да. В смысле, я пойду. Я должна пойти. Даже если у меня случится паническая атака, я обязана быть с семьей. Возможно, это будет моя последняя паническая атака. Может быть, благодаря этому все решится. Вероятно, если я увижу, как эта сволочь умирает, я наконец смогу перевернуть страницу. И больше не будет никаких панических атак. Я не знаю.

Я сама плохо понимала, что бормочу. В моей крови плескался адреналин, заставляя мысли метаться во всех направлениях. Мне не хватало воздуха. Мои нервные окончания горели, как лампочки на коммутаторе.