Припарковавшись у ворот, дрожащей рукой она нервно выудила в сумке связку ключей, открыла калитку, пробежала по расчищенной от снега дорожке до крыльца, толкнула незапертую дверь и влетела в дом.

В гостиной, прислонившись спиной к дивану, бледный, как полотно, отец сидел на ковре и тяжело дышал.

– Папа, что с тобой? – бросилась она к нему и только тут заметила прижатую к сердцу руку. – Тебе плохо? Сейчас я накапаю валокордин, потерпи.

Метнувшись на кухню, Катя открыла холодильник и застыла: вся верхняя полка была уставлена лекарствами, которых она прежде здесь не видела. Обнаружив знакомый с детства пузырек валокордина, трясущимися руками попыталась его открыть, уронила, чертыхнувшись, подняла с пола. В этот момент кто-то позвонил с улицы, почти одновременно затренькал мобильник отца, следом – ее. Никак не реагируя на звонки, она продолжала отсчитывать капли. Закончив, мельком глянула в окно: к дому торопливо шагали двое мужчин с чемоданчиками в руках в униформе «скорой помощи». Обрадовавшись, она оставила лекарство на столе и побежала ко входной двери.

– Кардиобригаду вызывали? – буркнул мужчина постарше и посолиднее и, не дожидаясь ответа, перешагнул через порог. – Хорошо хоть калитку оставили открытой. Где больной?

– Я никого не вызывала… – растерялась Катя. – Но вы так вовремя… Отец…

– Евсеев Александр Ильич? – глянул в бумажку мужчина. – Вот, написано, жена вызвала. А вы кто будете?

– Я – дочь… Приехала, а он…

– Ведите к больному, – не дослушал врач.

– Да-да, конечно, – засуетилась она. – Сюда, в гостиную.

Отец сидел на полу в прежней позе и продолжал тяжело дышать.

Склонившись над ним, доктор жестом подозвал младшего напарника. Бросив любопытный взгляд на Катю, паренек без лишних слов понял намерения коллеги. Спустя несколько секунд Александр Ильич уже лежал на диване. Подсунув ему под голову подушечку, доктор раскрыл один из чемоданчиков, в котором находился прибор с проводами и присосками.

– Помогите раздеть, – послушав, вынул он из ушей дужки стетоскопа.

В этот момент в кармане зазвонил Катин мобильный.

– Выйдите, пожалуйста, за дверь и закройте ее поплотнее, – тоном, которого нельзя было ослушаться, приказал он.

– Катенька, это Арина Ивановна, – раздался в трубке взволнованный голос. – Как хорошо, что я до тебя дозвонилась! Отцу плохо…

– Я знаю, я уже здесь. «Скорая» приехала, кардиограмму снимают.

– Слава богу! – облегченно выдохнула Арина Ивановна. – А ты как в Ждановичах оказалась? Как узнала, что ему плохо? Папа позвонил?

– Нет, я сама. Разговор оборвался, вот я и примчалась.

– Какая ты умница! Я в такси, уже на кольцевой. Боялась, что не успею к приезду «скорой» и некому будет калитку открыть. Набирала тебя из больницы, но ты не ответила.

– Я была в посольстве, телефон отключала. Пыталась вам перезвонить, но было занято. А что случилось? Почему он дома, а не на работе?

– Даже не знаю, как тебе и сказать… Его позавчера с работы уволили.

– То есть как уволили? – от неожиданности Катя едва не выронила трубку. – Он ведь директор…

– Вот Виталий его и уволил из директоров, – тяжело вздохнула женщина. – А вчера сообщил, что нашел покупателя и на автомойку.

– Не может быть… – прислонилась она к стене и стала сползать на пол.

– Может. Сказал, что мойка принадлежит ему, а поскольку у вас развод, в услугах Александра Ильича он больше не нуждается. Мол, после продажи вернет его долю, а пока – до свидания. На глазах у всех работников уволил. Вчера Саша ездил к нотариусу, подписал документы. Вернулся от него сам не свой, только и сказал, что теперь окончательно стал пенсионером.

– А мне почему не позвонили?

– Отец не велел тебя тревожить, – снова вздохнула Арина Ивановна. – Сам две ночи не спал: то ворочался, то на кухне сидел. А сегодня утром признал, что ты была права насчет Виталика. Он ведь до последнего надеялся… Мне настрого приказал ничего тебе не говорить. Но я ослушалась, после планерки попыталась до тебя дозвониться. А потом Саша попросил позвонить в «скорую»… Я сразу же вызвала реанимацию: если уж сам попросил, то дело плохо.

– Но ведь он так редко болел, – недоумевала Катя. – И на сердце не сильно жаловался.

– Нет-нет, с сердцем у него давно проблемы. Ты просто не знала. Еще когда у меня в отделении лежал, кардиологи сказали, что ему недолго осталось до инфаркта. Я уж и так, и этак просила его поберечься, уговаривала еще раз обследоваться, а он все отмахивался – некогда. И тебе просил ничего не говорить, не хотел расстраивать, даже лекарства прятал, когда ты в гости приезжала.

– Но почему?.. – еле слышно выдавила Катя.

– Жалеет он тебя. А вот Виталик все знал. Он даже несколько раз таблетки из Москвы привозил. Ну все, я подъезжаю. Буду через пять минут. Ты попроси «скорую» меня дождаться.

– Да, конечно.

«Почему? – опустив руку с зажатой трубкой, едва не заплакала Катя. – Почему он ничего мне не рассказывал? И Виталик… Как он мог так поступить с отцом? Вот так, на глазах у всех, унизить, вышвырнуть за дверь… Боже, Виталик, какой же ты подлец! Как я могла не замечать этого столько лет!»

В этот момент в прихожей появился молодой фельдшер и почти одновременно – Арина Ивановна.

– Я за носилками, а вы зайдите, Иваныч попросил, – на ходу бросил он непонятно кому из женщин.

Обе вошли в комнату. У окна с кардиограммой в руках стоял доктор и с кем-то беседовал по телефону. Судя по разговору, состояние отца было критическим. Он по-прежнему лежал на диване, рядом – стойка капельницы.

– Здравствуйте, я жена, – поздоровалась Арина Ивановна. – Я сама врач.

– Очень хорошо. Все очень серьезно. Как раз решаю вопрос с госпитализацией, – кивнул ей доктор. – У больного районная прописка?

– Районная, но это неважно. Я сейчас позвоню, – достала она свой мобильный. – Договорюсь со своей больницей… Пару минут…

Пока доктора решали профессиональные вопросы, Катя опустилась перед отцом на колени.

– Папочка, как ты? – погладила она его по голове, затем осторожно, чтобы не дернуть иглу, обняла и прижалась щекой к пальцам руки. – Я тебя люблю, папочка. Держись, пожалуйста. У меня никого роднее тебя нет.

Приоткрыв глаза, Александр Ильич улыбнулся ей уголками губ и накрыл ее руку своей ладонью.

– Все образуется, дочка, – тихо ответил он. – Хотел тебе сказать: прости меня… Ты правильно поступила… Только не плачь… Выкарабкаемся…

– Конечно, все будет хорошо, – поддержала Катя, изо всех сил стараясь не заплакать.

С детства отец был для нее воплощением мужественности, уверенности, защиты. И никогда в жизни она не видела его таким беспомощным, обессиленным болезнью. Но даже в таком состоянии он пытался ее поддержать.