Грохот завершился тихим звоном — гирька, покатившаяся по паркету, ударилась о какой-то металл.

— Проблема, — продолжил он, — в том, что сейчас мы не в зале суда и тем более не в зале Совета. Если бы вы добрались туда и объявили себя похищенной гражданкой другого государства, последовали бы официальные формальности, конечно же, не на моем уровне, а мелких чиновников. Но это — моя личная резиденция. Хранитель города не может выполнить свою работу, действуя исключительно в рамках официальных полномочий. Кстати, вам известно, какую новость я получил пять минут назад?

Я внимательно посмотрела на мсье Лоша: зачем делать из меня дурочку? Или предполагать у меня столь сильное ясновидение.

— Гонец из так называемого Ночного Братства, сообщивший мне о вашей поимке, найден зарезанным в канаве. Он не дожил бы до утра в любом случае, но о нем позаботились свои. Эти милые полезные жулики в очередной раз сделали доброе дело для меня. Причем без моей просьбы. В общем-то, поэтому я их и терплю — пользы больше, чем вреда. Да, как вы познакомились с их бывшим маршалом?

Блин, куда вывернул. «Это душевная тайна моя-а-а», — хотела ответить словами давней воровской песни. Но воздержалась. На фиг ему знать, что у моей души могут быть какие-то тайны.

Поэтому ответила кратко и совершенно честно:

— К этому знакомству я не стремилась. — После чего не удержалась и добавила: — Как и к знакомству с вами.

Лош усмехнулся. Украдкой — но не для меня — бросил взгляд на сброшенные весы. Видать, родители в детстве приучали к порядку и их уроки не забылись.

Потом сказал:

— Забудем об этом неприятном типе, все равно жить ему недолго. Так вот, мы сейчас находимся в моей личной резиденции, под моей личной охраной и я никому не отчитываюсь о ее действиях. Кстати, как вы думаете, за какую награду мне служат люди?

Загадочки гадать? Ну, погадаем. Авось попаду.

— Жизнь?

— Да. Они живы только потому, что без моей протекции каждого из них ждал бы суд — государственный или еще более беспощадный суд их бывших братьев-головорезов. Вы сообразительны и, несомненно, уже догадались, какой подарок я намерен предложить вам.

Я с трудом изобразила усмешку и кивнула.

— Вы догадливы — жизнь. И кстати…

Лош посмотрел на стол. Я готова была поклясться, что он вздохнул о том, что смахнул весы и не может развлечься наглядными фокусами.

— Вы также должны догадаться, что ваша жизнь ничего не стоит. Этим вечером вас похитили разбойники. Куда дели — знает только капитан по кличке Ухо, умный и неболтливый человек, впрочем, сделать его совсем неболтливым нетрудно. Вы просто исчезли. Вас нет. Считайте себя нулем, — договорил он, повысив голос.

Ошейник слегка давил, голова болела от выпитой гадости. Все равно, сдаваться нельзя.

— Я не ноль, я меньше ноля, — ответила я с усмешкой. И обрадовалась, увидев, как пафос опять переходит в удивление. — Вспомните, как позавчера на пустоши меня преследовали и в меня стреляли. Пули пролетали близко, я могла погибнуть уже тогда. Поэтому моя жизнь не так уж и ценна.

— Цену определяю я… — начал Лош, но я его перебила:

— Зато ценны мои знания, неотделимые от моей жизни. А я, как вы правильно заметили в начале разговора, могу жить там, где вы не способны. И если вы способны только отбирать чужие жизни, то я могу и дать другим жизнь, нет, не в женском смысле слова, — тут пришлось повысить голос.

Лош слушал, причем с интересом.

— И что особенно важно, вы не знаете, что я могу знать. Вы не можете угрожать мне пытками — вам неизвестно, что выпытывать, хотя мне есть что сказать. Я могла бы дать жизнь всем, включая вас. Но только если намеки, что моя жизнь ноль, прекратятся.

— Интересно, — заметил Лош, — продолжайте.

— И мое предложение очень простое, — сказала я на последнем дыхании. — Мне мало моей жизни.

ЛИРЭН

Ярость горела во мне, не угасая. Ярость грела, даже когда залитый кровью камзол пришлось бросить, как и рубашку, не менее окровавленную и драную.

Радовало, пожалуй, одно: почти вся кровь была чужой.

Ночь спустилась на город как глухой котел с холодной водой, опрокинутый вверх дном. Ночь принесла прохладу, но не смогла остудить мою ярость.

Твари. Они посмели… посмели забрать то, что уже стало моим.

Ухо! С-с-сука, надо было удавить эту гадину давным-давно, при первой возможности, и наплевать на последствия.

Перед тем как Филь-Филь захлебнулась кровью, она успела признаться, кому и за сколько продала своего маршала вместе с его подругой.

Пусть кто-то скажет, что убивать женщин жестоко, но я никогда не щадил предателей. И уж подавно не подарил бы милосердия твари, которая сделала все, чтобы у меня украли женщину и жизнь. То, что моя жизнь при мне, а вот ее дрянная жизнёнка оборвалась, — исключительно моя заслуга.

Меня предавали и продавали не меньше десяти раз в жизни. Начала мачеха, когда мне не было и семи лет, — решила, что я подслушал ее разговор с отцом, насчет планов на мою ближайшую судьбу, и всю дорогу рассказывала, будто мы идем на ярмарку, где она купит мне леденцовый тюльпанчик на палочке. Отвела на городскую окраину и продала в дрянной трактир, выполнять самые грязные работы. Тогда я умел только плакать, потом научился убегать, потом — мстить за предательства. И навсегда забывать обиду.

Почему же теперь душа превратилась в пылающий факел? Потому что отомстил не всем?

Нет. Меня не просто предали. Меня обокрали. Похитили самое дорогое, что я встречал в своей жизни.

Плевать, какой магией эта пришелица создает цветы! Плевать на то, откуда она взялась. Я хочу, чтобы она была со мной. Чтобы она была моей.

Да, вот так, после одного-единственного поцелуя. Потому что его было достаточно. Это моя женщина. Я искал ее всю жизнь. И сразу же потерял.

Думай, Лирэн, думай. Догнать похитителей ты не смог, хотя, признаться, здорово повеселился, вскрывая глотки предателям, вставшим на пути. Они сдохли, но дело свое сделали: ублюдки, похитившие Алину, успели скрыться в путанице грязных переулков. Перерезать глотку — секундное дело, а вот спросить человека, кто его послал, на это нужно чуть больше времени.

Поэтому когда я ворвался в кабинет с открытым окном и немедленно выпрыгнул, то просто не знал, куда бежать. Выбрал неправильную развилку, промчался квартал, потом еще полквартала, пока сбитое дыхание и разум не велели мне остановиться. Этой дорогой они точно не проходили.

Возвращаться к злачному месту, где мы так мило проводили вечер, не имело смысла — я не собака, след не возьму. Теперь придется думать и решать.

Сначала надо исследовать свои раны и обзавестись новой шкуркой. Насчет ран оказалось совсем просто — царапины, которые даже можно не перевязывать.