– Наши визы аннулированы? – спросила я.

Вопрос был задан вполне учтиво, но сэр Адам был вовсе не склонен видеть в моих словах хоть толику благожелательности.

– Будут аннулированы, если иначе от вас не избавиться, – буркнул он в ответ.

– В этом нет необходимости, – поспешил заверить его Том, и с этим мы покинули губернаторский кабинет.

Несмотря ни на что, мы все же получили разрешение вернуться в Атуйем (конечно, не без сопровождающих), чтобы попрощаться. С Йейуамой я распрощалась еще две недели назад: передав пленных лабане солдатам гарнизона, мулинцы не стали задерживаться в Пойнт-Мириам. С ним я передала подарки – самые роскошные из тех, что смогла достать: еще несколько железных ножей, продукты, которых не найти в болотах, – все, что, на мой взгляд, могло оказаться полезным. Мулинцы почти не носят украшений, однако я передала Акиниманби резной деревянный амулет – талисман, по байембийским поверьям оберегающий младенцев от хворей. Нет, в его сверхъестественные свойства я не верила, да и Акиниманби вряд ли высоко оценила бы вещь, посвященную одному из йембийских богов, но это было лучшим, что я смогла придумать в качестве благодарности за ее помощь и долготерпение.

В Атуйеме, встретившись с Галинке, я крепко сжала ее ладони.

– Несмотря на все неприятности и неразбериху, которые из этого вышли, – сказала я, – я благодарна за то, что вы рекомендовали меня своему брату, так, что и словами не выразить. Хотелось бы мне в ответ сделать для вас что-нибудь столь же важное.

Она широко улыбнулась.

– Кое-что ты уже сделала. Чем надежнее оборона Байембе, тем меньше вероятность, что меня выдадут замуж за манса.

Я вовсе не забыла наших бесед о политике, немало повлиявших на мои решения.

– Тогда я рада, что смогла оказаться полезной, – ответила я.

Наша экспедиция принесла пользу не только Галинке. Фаджу Раванго, ввиду его происхождения, была отведена видная роль в новых контактах с Мулином. И Анкумата, конечно же, получил то, чего желал. Правда, личного прощания с ним мы не удостоились.

Говоря о трагедиях в моей жизни, люди обычно имеют в виду смерть – не только Джейкоба, но и всех тех, кто был рядом со мной и умер, вследствие опасности, по несчастной случайности, или просто с течением времени. Однако порой мне кажется, что подобные расставания следует оценивать столь же высоко – хотя бы только в реестре моих личных печалей. Акиниманби не погибла под копьями лабане, но после того, как я ушла к Великому Порогу, я больше никогда ее не видела, и в этом смысле я потеряла ее так же безвозвратно, как если бы она умерла. То же справедливо для Йейуамы. Фаджа Раванго я впоследствии видела только однажды, много лет спустя, а с Галинке мы хоть и переписывались, но подругами, какими могли бы стать, живи мы в одной земле, так и не стали. Так было со мной всю жизнь: я создавала отношения с людьми, а расстояние и время разрывали их, и я скорблю об этих утратах, хотя и знаю, что мои бывшие друзья живы, здоровы и счастливы в окружении родных и близких.

Но единственным способом избежать этих утрат было бы сидеть дома и никогда не покидать тех мест, которые легко можно навестить в любой день. А, как свидетельствует вся моя жизнь, на такие меры я не пойду никогда, и никогда не лишу себя радости любых преходящих дружб.

Итак, мы распрощались, уложили вещи, сели на пароход в гавани Нсебу и отправились в Ширландию – куда более смуглые, отощавшие и изнуренные, чем в день прибытия.

Действительно, без расследования не обошлось. Не обошлось и без лавины газетных статей, и без множества сплетников, кишевших в светских водах, точно стаи голодных саблезубов.

Пережить все это мне удалось только благодаря лорду Хилфорду, неустанно защищавшему меня со всех направлений, начиная от высшего общества и заканчивая Синедрионом. Он защищал меня и от донесений сэра Адама, и от обвинений в прелюбодеянии, и от собственного сына (который и не думал прощать мне побег дочери). Лишенная наследства, Натали поселилась у меня на правах постоянной компаньонки.

Стоило ей из частой гостьи превратиться в постоянную обитательницу нашего дома, оказалось, что она отлично ладит с Джейкобом.

– Пожалуй, собственных мне не хочется, – со смехом сказала она, – но ненадолго одалживать твоего я вовсе не против.

Мой сын… Уже трехлетний, он невероятно вырос в мое отсутствие – я бы и не узнала его, если бы сходство с отцом не стало еще заметнее. А Джейкоб, думаю, не узнал меня вовсе: когда я присела и протянула к нему руки, он поспешил спрятаться за юбки миссис Ханстин.

Его робость поразила меня, будто удар грома. Он забыл меня не только потому, что был так мал, и не потому, что провел без меня целую треть своей недолгой жизни, а из-за отстраненности, разделявшей нас и раньше. Ирония судьбы: я была отдалена от него и его мира так же, как далеки от саблезубов драконьи матки, обитающие где-то там, в прозрачных бурных водах озера. (Да, именно в таких терминах я об этом и думала. Голова была полна планов и мыслей о книге, которую предстояло опубликовать – только это и позволяло отвлечься от перспективы слушаний в Синедрионе. Посему я и начала думать о вопросах материнства как натуралист, отчего оно сделалось для меня значительно интереснее.)

Однако ритуал очищения от колдовства несколько очистил мысли от боли и тревог, и по пути домой я почувствовала, что мне не терпится снова увидеть сына. Пока миссис Ханстин уговаривала Джейкоба подойти ко мне, я поклялась, что найду способ улучшить наши отношения. Нет, превращаться в ту мать, какой хотело бы видеть меня общество, я не собиралась, но, очевидно, могла бы как-нибудь, в своем собственном духе, стать матерью в большей степени, чем раньше.

Что до моей собственной матери… Не стану вдаваться в детали нашей беседы. Скажу одно: «беседа» – чрезмерно мягкое название для того, что произошло. Наслушавшись сплетен о Томе Уикере, она сделала из них ряд совершенно ошибочных выводов, не последним из коих была идея, будто я отправилась в Эригу исключительно ради него. Ее готовность к обвинениям в мой адрес оскорбила меня до глубины души, и с тех пор мне уже не приходилось оставлять без внимания ее письма: больше она мне не писала.

У Эндрю я попросила прощения за потерю перочинного ножа, подаренного им еще в детстве. Историю гибели ножа он слушал, широко раскрыв от восторга глаза, будто тот давний восьмилетний мальчишка, а, выслушав до конца, от души, как мужчину, хлопнул меня по спине.

– Он пал за правое дело, – торжественно изрек он, и тут же потребовал рассказать, правда ли, что эриганские женщины ходят с обнаженной грудью.

Я ожидала, что вернусь к прежней затворнической жизни, хотя и по другим причинам. Я представляла себе, как каждое утро встаю и усаживаюсь писать статьи о наших наблюдениях: мы с Томом сговорились бомбардировать материалами Коллоквиум Натурфилософов и другие научные сообщества, пока не заставим их признать наше существование и наши заслуги. Кроме этого, у нас были планы написать новую книгу, которая в конечном счете превратилась в две: «Разновидности драконов байембийского региона» и «Разновидности драконов Мулина».