Так без вести пропала Римская Виталина.

Так родилась Виталина Чирина.

Самым сложным этапом с появлением ребёнка в семье оказалась волокита с документами и непрекращающаяся ложь. Клара всё время проводила с новоприобретённой дочерью, тогда как Алексей тратил кучу денег на подкуп сначала одних, затем других, придумывая историю за историей, нередко прибегая к помощи знакомых врачей: те умели выписывать нужные лекарства, чтобы человек стал сговорчивее.

Но и тем приходилось платить.

Чирин потерял всё, что имел с недвижимости. Стал себя ущемлять во всём, пытаясь сэкономить и снова подкопить.

Не сойти с ума и не умереть с голода помог левый бизнес. Оказалось, гипноз очень нравится криминальным авторитетам, и Чирин шёл на всё, лишь бы сохранить тайну.

Потому что с девочкой в его дом вернулось счастье.

Александра узнала всё это из дневника, обнаруженного Рукавицей. Исповедь психа, написанная после того, как Клара провалилась под лёд – в гибели жены Алексей подозревал Виталину – её не тронула. И теперь, стоя перед еле живым стариком, она испытывала лишь одно чувство. Омерзение.

Но детектив приехала не за признанием вины – дневник – весомая улика, его будет достаточно. К тому же сверить почерк с документами для Анюхина элементарная задача. Селивёрстова знала, Чирину не отвертеться, старое дело подымут, он за всё ответит.

Приехала она с другой целью.

Александра хотела заглянуть не в глаза монстру, а в его сердце. Если там, конечно, ещё хоть что-то осталось.

Её сломили.

Виталина не желала в этом признаваться: изо всех сил храбрилась, не плакала – все слёзы остались там в помещении с серыми стенами – но, когда её перевезли из здания Управления в другое, провели мимо кабинета, где сидел человек с глазами одной из жертв – поняла. Конец. Ей уже не выбраться. Немного радовало лишь одно: месть не закончена, её продолжат, правда… уже без участия самой Виты.

Тот самый человек – она узнала отца Власовой – прошептал в её сторону одно из слов, оно явно не было комплиментом, и продолжил сверлить взглядом до тех пор, пока менты не завели Виту за угол.

Чирина знала: эти глаза, как и многие другие теперь всегда будут неотступно за ней следить. Такова была кара за её попытку восстановить справедливость, попытку сделать так же больно, как делали ей.

Она почти смирилась с собственной участью, держась за одну-единственную ниточку, та тянулась к хорошему, светлому, алому – любимому цвету мамы Клары, единственной, кто хотя бы пытался принять Виту.

Пытался…

Мысли о крови, страданиях – они придавали сил держать голову прямо, не отводить глаза от осуждающих лиц, половину которых она в жизни не видела. Наверняка, они понятия не имели, что она сделала и почему, но всё равно они уже ненавидели, презирали.

Уже признали её во всём виноватой.

И пусть.

Она сядет, а их страдания продолжатся. Снежана не будет жить спокойно. И детектив… поганая Селивёрстова получит по полной.

Чирина не улыбнулась – оскалила зубы, рисуя жуткие картины расплаты. Мысленно похвалила себя с победой, хотя и не совсем такой, как она ожидала.

А потом очередной коридор, очередная дверь, стул, наручники, охрана за спиной и женщина, вошедшая следом.

– Виточка?

У Чириной перехватило дыхание.

– Сестрёнка.

Сердце заболело.

Снежана присела напротив. Неуверенно поправила волосы.

Виталина готова была провалиться сквозь землю, умереть, в конце концов, только бы не видеть глаз Римской.

Глаз, полных боли.

И любви.

– Ненавижу… – прошептали губы Чириной.

– Прости, – прошептала Снежана, – прости…

На какое-то время установилась тишина, молчаливые упрёки, пожирающие чувства. Рукавица, наблюдавший за сёстрами, мечтал лишь об одном – поскорее упечь заразу в камеру и уже начал жалеть о просьбе Селивёрстовой. Это она после разговора с Чириным убедила его в необходимости встречи сестёр, ведь обе находились в полном неведении, жили мнимой правдой. К тому же они ещё не всё узнали, и Римская могла помочь. Могла, но Снежана отказалась.

Рукавица стоял у зеркала Гезелла – за ним он мог видеть участников в допросной, а они его нет, – и ни на что не рассчитывал. Разговорить убийцу, пускай, и сестру, Римской было не по зубам. Александра ошиблась. Он понимал, зря тратит время. Личные перипетии Виталины и Снежаны его абсолютно не волновали.

Но Чирина заговорила.

– Я искренне жалею, что не убила тебя раньше, – прошипела она, глядя в пол, – не успела довести задуманное до конца. Страшно жалею. И знаешь почему? – Не дав ответить Снежане, продолжила: – Да потому что я тебя ненавижу больше своей дурацкой жизни! Больше всех, кто когда-либо причинил мне зло. Ты самый худший монстр из всех, кого я повстречала, а повидала я их немало. Знаешь, – она всё же посмотрела на сестру, – мне помогали грязные люди: похотливые, жадные. Один был убийцей.  Да, убил случайно. Но убил. А зная это, его легко можно было держать за яйца. Ох, простите, – Чирина скривилась, увидев изменившееся лицо напротив, – я оскорбила ваши ушки? Произнесла что-то неприятное? Какая жалость. А выдержат ли ваши ушки, моя дорогая сестричка вот эту правду?  – Она перегнулась через стол и довольно произнесла. –  Массажисты всем хороши. У них такие руки. Мне показалось, что один из них может тебе понравится.

Снежана ощущала себя выброшенной на берег рыбой. Ногти до крови впились в нежную кожу ладоней.

– Михаил. Миша. Михаэло. Да. Его я знала именно под этим вариантом. Михаэло. Любитель выпить, гульнуть. Парень с замашками тирана. – Счастливая улыбка расползлась по губам. – Ты была у него не первой. В курсе? Конечно, нет. Ты, Снежанка, не интересовалась его прошлым. Влюбилась по уши, забылась. – Чирина мечтательно вздохнула. – А что? Хорош собой, да ещё и высокий. А какой сильный. Ты ж с юности грезила такими, помнишь? Мои люди наблюдали за тобой, узнавали про личную жизнь. Изучали. Я, понимаешь ли, милая сестрёнка, после того как лишилась мамы, это я сейчас не про нашу дорогую родительницу, а про Клару, ты с ней, кстати, знакома, решила найти тебя.

Побелевшая Снежана слушала. Послушно. Обречённо.

Довольная произведённым эффектом Чирина, рассказывала обо всём с упоением, подробно. Наслаждаясь тем, какие страдания причиняет Снежане.

– Я нашла тебя, – продолжила Виталина, – и увидела, что ты совсем не похожа на страдалицу, потерявшую сестру.

– Я… – начала Снежана.

– Молчи.

И та замолчала.

– Ты жила себе спокойно, и это меня огорчило. А в тот день, когда я услышала, как ты говоришь своей подружке, будто у тебя никогда не было сестры, моё сердце разбилось.