В глаза Пескову я не заглядывал принципиально.

Надя шила бурдюк. Стерляжий с Аскольдом смотались за сухими дровами и сырыми ветками – рыбу предполагалось закоптить. Делать это решили не в тени утеса, а на вершине, на самом пекле – рядом с шалашом, подальше от братьев-приматов. Пекло пеклом, зато наверху было меньше мух. Вдобавок Песков рассудил, что поднимающийся к небесам столб дыма должен внушить стаду еще большую покорность обитающим на местном Олимпе божествам.

– Лучше бы ты научился гнать бражку, – сказал я ему. – Они бы в тебе души не чаяли. А то что это за бог – ходи и оглядывайся, чтобы не треснули чем-нибудь по затылку…

– Подумаем.

– Так вот для чего я бурдюк шью? – возмутилась Надя.

Веселой свары не последовало: было слишком жарко. Дымный столб поднимался отвесно в белое раскаленное небо. На горизонте кривлялись миражи. Утренняя небесная синь давно сгинула; в воздухе висело мутное марево, какое бывает перед сильной грозой. Потные, прокопченные, вялые, мы через силу жевали копченого сома. Из всех желаний осталось одно: принять холодный душ или с воплем кинуться в ледяную речку. Можно и в прорубь.

И прямо в проруби принять кружку холодного пива.

Не было здесь ледяной речки, и проруби не было. Пива как-то тоже не наблюдалось, даже теплого. Надежда на облегчение связывалась с запаздывающим сезоном дождей. Песков обещал, что вот-вот.

На закате начало погромыхивать. С юга приволоклась туча, повисла над скалистой грядой, но дальше не пошла и дождем не разродилась. Уронила несколько молний – и все. Духота стояла нестерпимая.

Я улегся первым. Кретин Аскольд завел со мной склоку за место – ему, видите ли, обрыдло спать у задней стенки да через всех перешагивать. Я отругивался, пока не надоело, а потом демонстративно зевнул и закрыл глаза. Разумеется, Аскольд, пробираясь в свой закоулок, нарочно споткнулся о меня, причем постарался попасть рантом ботинка мне по коленной чашечке. В ответ на боль я лишь невнятно промычал – пусть альбинос думает, что промазал. Черт с ним, не время для разборок.

Мало-помалу улеглись все. Ворочались, вздыхали. Не спалось. Я так старательно изображал сонного, что едва не уснул на самом деле. По моей оценке, прошло часа полтора, прежде чем – чуть было не сказал «все затихли», – нет, прежде чем Стерляжий вывел носом первую руладу. Я ждал.

Песков не ворочался, но и не спал, я это чувствовал. Один раз он тихонько позвал: «Свят!» – и я ответил сонным мычанием. Примерно через полчаса он позвал снова. Я отмолчался.

И ничего не произошло – в шалаше. Зато что-то происходило в природе, в небе над крышей из пальмовых листьев. Вернее всего, наползала другая туча, уже настоящая. Серьезная. Потрясение основ мироздания, после которого нам придется строить новый шалаш, потому что старый способен выдержать дождь, но не потоп с неба. Духота навалилась уже совершенно невообразимая. Все тяжело дышали. Надя постанывала во сне. Стерляжий свирепо храпел.

Это была не ночь – противная липкая тянучка. На юге опять начало громыхать. Вероятно, горные австралопитеки, обитающие на скалистой гряде, разжились где-то артиллерией и учинили междоусобицу. Песков лежал смирно.

Через час он поднялся и тихо покинул шалаш. Громовые раскаты уже грохотали совсем близко. Отбомбившись по скалистой гряде, туча шла к нам.

Как я клял беднягу Берша, держась за осклизлый камень, чтобы не засквозить вниз, – он бы у меня в гробу пропеллером вертелся! То есть не камень, а Берш. Вот только нет у него гроба, и тела тоже нет, а то бы… Не мог, понимаешь, обучиться прилично вести наружку в полевых условиях! Не готовили его к этому, видите ли! А сам что же?.. Если не учат, так и учиться не надо, да?

Палками надо лень вышибать, палками! Батогами. Шпицрутенами. Прутняками большими и малыми. Разумное их количество пойдет только на пользу.

Пескова нигде не было видно. Вообще ничего не было видно в трех шагах – ливень ломил стеной. Я проследил Пескова до середины спуска с утеса, заметил при вспышке молнии, что первый русский на Луне стал забирать куда-то вправо, где нормальный человек ходить не станет – и потерял его из виду, потому что как раз в эту минуту на утес обрушился ливень. Сразу. Без предупреждения. Без пробных редких капель. Даже без порыва ветра.

Меня едва не сбило с ног. Занятый собой, я упустил объект.

Что он там забыл, справа? Был там уступ, узкая полочка, в принципе достаточная для того, чтобы удержаться на ней и даже идти мелкими шажками – вот только куда?

Идти за ним? Ну и что я скажу ему, если мы столкнемся на узкой полочке нос к носу? Что вышел до ветру?

Вряд ли он станет меня слушать – спихнет вниз, и пишите письма. Рай, до востребования. Правда, я моложе, цепче и, наверное, сильнее Пескова, но я-то не могу напасть первым! Наши не так поймут.

Я ждал и пытался представить себе, что творится сейчас на вершине. Крышу шалаша, скорее всего, проломило, мои проснувшиеся товарищи, похожие на жертв кораблекрушения, лихорадочно спасают имущество… И уже обнаружено отсутствие двух человек.

Грохотало, как при свирепой артподготовке на участке прорыва. Молнии били по две и по три сразу. У дальней излучины реки что-то вспыхнуло и сразу погасло – наверное, дерево. Разлапистые огненные ветви вспарывали небо, и в промежутках между орудийными раскатами там трещало так, будто рвалась парусина. Синоп. Гангут. Трафальгар, чтоб его… Потом орудийные залпы слились в непрерывный грохот, и треска не стало слышно.

Просто-напросто конец света, неизбежный, неумолимый и оттого совсем не страшный. Разве можно бояться неизбежного, когда оно уже пришло?

Устав ждать, я ступил на полочку. Будь что будет. По скале мчался сплошной поток воды, плоский, словно раскатанный на блюминге, стеклянно блестящий во вспышках молний. Авось не смоет…

Меня смыло бы, если бы я вовремя не нащупал выступ и не прилепился к нему, как мидия. Отдышавшись – если непрерывное глотание воды можно было назвать дыханием, – я потихоньку двинулся дальше.

Сразу за выступом зияла узкая расщелина – только-только поместиться одному человеку. Там уже вовсю плескалась вода и переливалась через край. Пескова в ней не было.

Утоп, что ли? За расщелину хода не было – полочка кончилась. Улетел? Он не очень похож на летательный аппарат. Упал вниз? Возможно.

Я пошарил рукой и нащупал мокрый ремень, судя по всему, связанный из полосок сыромятной кожи. Подергал. Один конец ремня был прочно закреплен за подводный выступ в затопленной расщелине, другой свободно свисал вниз. Вот, значит, как! Песков слинял. Он что-то хранил в этой малоприметной расщелине, что-то такое, чего нельзя было показывать нам, – и теперь решил перепрятать. У этого гада, оказывается, был припасен еще и специальный ремень. Размотать и спуститься вниз – минутное дело… Стоп! А зачем ему спускаться? Почему не пройти по полочке назад?