– Лягушечка…

– Тиран…

– Дурочка…

– Сатрап…

– Трусиха…

– Самовлюбленный эгоист! – Слова разоблачения совпали с очередным выпадом и позорно перешли в стон.

– Розочка, ну скажи…

– Ни за что!

Глеб замер, прищурился. Тут же совершил еще один, особенно глубокий выпад и замер опять.

– Ладно, розочка. Сама напросилась.

Уже через минуту мной владел не инкуб, а чувство жесточайшего дежавю. Я опять оказалась в позе звезды, привязанная к кровати собственными чулками. Причем варианта для маневров мне не оставили, ну то есть совсем.

– Если это будет перо или лед, я тебя убью, – сообщила я, наблюдая, как кое-кто избавляется от остатков одежды.

И уже тише, так, чтобы выходящий из спальни обнаженный мужчина не услышал:

– А если опять остановишься на самом интересном, обижусь жутко.

Мне не ответили, но пожелания учли. Через пару минут Глеб, чье настроение идентифицировалось как крайне возвышенное, вернулся с тремя флаконами…

– Сливки?

– Обычные, – сообщил генеральный директор ООО «С.К.Р.», а также наглец, хам и негодяй по совместительству, демонстрируя флакон под белым колпачком. – Клубничные. – На сей раз мне розовый колпачок показали. – И шоколадные!

– Глеб, это по́шло… – простонала я.

– Ну извини, – ничуть не смутился брюнет. – Фондю готовить некогда, а к мороженому я равнодушен, тем более фисташковому.

Мороженому? Он сказал, мороженому?! Блин, какое счастье, что мороженого не будет!

– Ну что? Сдаешься? – вопросил инкуб, взбалтывая первый флакон.

– Нет, – выпалила я и храбро зажмурилась.

Это был капец. Полный и абсолютный! Прохладные сливки, горячие пальцы, не менее горячий раздвоенный язык. Меня трясло от смеха – ну щекотно, что поделать? И невероятного возбуждения, которое накатывало всякий раз, когда Глеб покрывал сливками самые нежные места, а потом эти самые места…

– Глеб!

– Мм?

– Глеб, прекрати немедленно! – возопила я.

– Да, розочка, сию секунду… – заверил красноглазый нагло. И не менее нагло продолжил: – Сейчас, только услышу, что ты там сказать хочешь…

– Все, что хотела, я уже сказала!

– Да ты что? – делано возмутился он.

– Глеб, ну пожалуйста!

– Тише, розочка. Соседей разбудишь.

В том, что соседи еще не спят, была убеждена, но все равно смутилась.

– Тиран!

– Ну разумеется! – хохотнул красноглазый. Отбросил флакон со сливками и вновь навис надо мной. – Розочка?

– Не скажу! – горячо заверила я и тут же удостоилась глубокого, напористого поцелуя в губы.

И как-то так совпало, что именно в этот момент чулок, удерживающий правую руку, развязался…

Нет, я не мстительная, но когда пальчики нащупали на кровати флакон, из которого меня только что… хм… пытали, в душе что-то перевернулось. Уф! С каким удовольствием я нажала на кнопочку!

Инкуб подлости не ждал, «удара в спину» тем более. Встретил поток сливок тихим охом.

– Ах ты… лягушечка, – выдохнул красноглазый, а я хищно улыбнулась и не без удовольствия размазала сливки по его спине.

Ответом на мой демарш стал строгий прищур и проникновенное:

– Ну все, розочка… держись!

Держись? Да я… я…

Фисташковое мороженое и шоколадное фондю вкупе с «брютом» – это страшно, но, черт возьми, весело. Особенно когда ты не связана, потому что кое-кто провозился на кухне достаточно долго, невольно (или все-таки нарочно?) предоставив возможность справиться с туго затянутыми узлами.

И ничего, что простыни не выжили, а соседи, вероятно, сошли с ума. Ничего! Главное, инкуб поплатился за все страдания своей жертвы, за каждый стон ответил!

Он извивался и пытался увернуться от мороженого, при этом умудрялся поить меня «брютом», причем изо рта… Героически терпел нанесение боевого индейского раскраса и немилосердно облизывал рабочий инструмент художника-авангардиста, то бишь меня.

С тем же энтузиазмом рисовал сам, в основном на бедрах, потому что в какой-то момент я оказалась сверху и эта часть тела стала… ну не самой доступной, но самой желанной точно.

И вопросы у него как-то вдруг закончились – вернее, ему уже не до разговоров было. Зато я… Я получала искреннее удовольствие, размазывая уже остывший шоколад по мощной груди демона. По его шее, рукам, животу. С каждым взмахом импровизированной кисти мой мужчина становился все ближе к идеалу…

Последняя капелька шоколада украсила и без того перепачканные губы. Глеб к этому моменту совершенно выдохся и даже попытался капитулировать. Я капитуляцию приняла и, памятуя о том, что победитель должен быть великодушен, уперлась ладошками в его грудь, наклонилась и прошептала:

– Ладно, Глеб, так и быть.

Брюнет настороженно приподнял бровь, притянул ближе, а я…

– Я на сделку с Вальтезом не просто так согласилась…

Глеб резко напрягся, словно окаменел весь.

– Вальтез меня… очень круто подкупил.

Объятия стали жестче, а перепачканные шоколадом губы сжались в тонкую, тугую линию. Черт, неужели опять о меркантильных мотивах думает?

– Я… – я наклонилась совсем близко, так, чтобы чувствовать его дыхание. – Я согласилась потому, что Вальтез… он мне любовь пообещал.

– Что?!

Рык инкуба был отнюдь не радостным. Я и моргнуть не успела, как оказалась распластана на перепачканных мороженым, сливками и прочими вкусностями простынях.

– Какую еще любовь? – процедил инкуб. Он нависал скалой, в глубине алых глаз зарождались молнии. – Я этому проклятому собачнику…

Уф! А Глеб всегда был таким глупым и таким… ревнивым?

– Большую, – не стала лукавить я. Потом приподнялась, лизнула перепачканное шоколадом плечо и добавила: – И грязную.

– Что? – выдохнул Глеб.

– Большую и грязную любовь! – выпалила, давясь смехом.

В спальне повисла тишина, но длилась она недолго. Выражение лица Глеба смягчилось.

– То есть я – твоя большая и грязная любовь?

Надо же! Неужели дошло?

– Выходит, что так.

– То есть ты меня все-таки любишь? – проявил чудеса сообразительности брюнет.

– Ну… да.

Опять пауза и какой-то очень серьезный мыслительный процесс на лице написан. А потом его сминает возмущение:

– И ты считаешь нашу любовь грязной?