Где-то на середине отбивной я вошла в состояние – дорогой, это невероятно вкусно, но я уже объелась. Я просто лопну, если съем еще крошку!

Глеб, как ни странно, тоже наелся.

Настала очередь салата.

Там было не так страшно, некоторые ингредиенты даже удалось опознать.

Опять «брют», опять без тоста. Отпив, Глеб покрутил бокал в пальцах, одарил очень долгим, очень пристальным взглядом.

– Золотце, так что насчет твоих слов в логове?

Я смутилась. Вернее, сперва смутилась, а потом догадалась – так вот по какому поводу романтика! Еще вспомнилась реакция Глеба на слово «любимый» – ну тогда, когда меня без чувств с заседания мнимых директоров привезли.

Черт, ведь для него это действительно важно. Зеленоглазый действительно хочет услышать мое признание, вот только…

Можно сколько угодно рассуждать о возрасте. Можно свято верить в то, что тридцать – это много, что тридцать – это зрелость, время принимать взвешенные решения и отвечать за свои слова и поступки. Еще можно рассуждать о том, что наш век – век равноправия и совершенно неважно, кто признается первым. Рассуждать можно, а на деле… черт!

– А я что-то говорила?

Понимаю, что звучит глупо, но… но не могу я! Не могу и не хочу говорить ему все. Убейте меня, но признание в любви не тот случай, когда женщину пропускают вперед.

Заявить прямо? Сказать в лоб – Глеб, ты первый? Ну это же все равно, что выпрашивать. А я просить не готова, не в этом деле.

– Кри-ис, – протянул инкуб. И прищур хитрый-хитрый. – Кри-ис, ну скажи…

Я залпом осушила бокал, изобразила ослепительную улыбку.

– Глеб, ты удивительный кулинар!

– Ясно, – помедлив, выдохнул зеленоглазый. – Ясно, розочка.

Я опасалась продолжения допроса, но демон милостиво сменил тему.

– Как себя чувствуешь?

Потянулась, пытаясь прислушаться к ощущениям тела, – ничего. Все отлично, если не считать легкой усталости.

Нет, последствия прыжка на адреналине не сами собой рассосались, надо мной по возвращении в квартиру Глеба доктор колдовал. Не простой, а один из них. Удивительный мужчина, если честно. Глаза черные, как смоль, а в руках такая уверенность… После его прикосновений даже синяки сошли, что уж о банальной боли в мышцах говорить?

Вот только Глеб все то время, пока доктор со мной занимался, стоял рядом и пыхтел до того злобно, что врача под конец чуть кондрашка не хватил.

– Все хорошо, – сказала я.

– Точно?

Я улыбнулась и кивнула.

В тот миг я еще не догадывалась, что этот обед только начало…

В офис ООО «С.К.Р.» мы приехали с опозданием на полчаса, к девяти тридцати. Глеб Игоревич хмурил брови и кривил губы – он, видите ли, никак от стресса отойти не мог. Что за стресс? Банальность на самом деле. Думал, будто часы потерял. Любимые.

Собственно, именно из-за часов мы и опоздали – искали. Сперва в спальне, потом в ванной, затем в гостиной первого этажа, в прихожей, на кухне.

Когда нормальные, адекватные места, где можно было часы бросить, кончились, зеленоглазый принялся обыскивать все подряд. Начиная с корзины для грязного белья и заканчивая ящиками морозильной камеры. В посудомойку, кстати, тоже заглянул. Ну и я, как подруга декабриста, не отставала.

И чем дольше искала, тем ясней понимала – найдутся! Причем, согласно закону подлости, в самом банальном, самом ожидаемом месте.

Так и вышло.

Глебу пришла эсэмэска, он полез в карман брюк и, кроме телефона, обнаружил те самые часы. Вуаля! Жаль, к тому моменту уже настолько завелся, что расслабиться не мог. Будто часы виноваты, будто… а ладно, неважно.

После недавних событий входить в офис было немного стремно. Нет, враги не мерещились, но Шас и компания столь наглядно показали, как сильно они отличаются от нас, людей, что нервяк, пусть и неосознанный, бил. Наверное, поэтому держалась за Глеба особенно крепко и ничуть не возражала против водруженной на талию руки.

Обитатели офисного здания приветствовали как обычно, только охрана при нашем появлении заметно напряглась. Парни как будто спрашивали – все ли в порядке? А Глеб по-прежнему хмурился, но кивал.

Поездка в лифте была непримечательной, встреча с секретарем на первом ресепшене – тоже. Зато на втором ресепшене, у Иры, шеф решил задержаться. Он взял поданный девушкой документ, вгляделся. Потом убрал руку с моей талии, сказал ровно:

– Золотце, иди в кабинет, я сейчас.

Чуть-чуть опешила, чуть-чуть заревновала. Но, поймав исполненный паники взгляд секретаря, успокоилась. Уж чем-чем, а интрижкой тут точно не пахнет.

– Ладно, – сказала я. Круто развернулась на каблуках и направилась к знакомой двери.

Ключи от кабинета мне еще на прошлой неделе вручили. Я выудила из сумочки связку, провернула ключ, нажала на ручку… А едва переступила порог, случился коллапс.

Аромат роз… он был потрясающим, но до того сильным, что едва не сшиб с ног. Ну а сами букеты… черт! Да на нашу липовую свадьбу подарили меньше! Аскетичный кабинет превратился то ли в будуар, то ли в гримерку суперзвезды, то ли в царство цветочной феи. Впрочем, о феях не надо, я свой позор с той футболкой еще не пережила.

Я сделала шаг, еще один. Потом догадалась обернуться.

Глеб, невзирая на современную одежду, античного бога напоминал. Ну и что, что богов-покровителей сладострастия не существует! Он стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, и… сводил с ума.

– Глеб, ну зачем? – выдохнула я, а шеф… вошел в кабинет и прикрыл дверь. Спросил хрипло:

– Поцелуешь?

Я шагнула навстречу, обвила мощную шею руками и, привстав на цыпочки, коснулась его губ. Ладони Глеба скользнули по спине, на миг задержались на талии, собственнически сжали вторую из главных женских выпуклостей.

Поцелуй стал глубже.

Будучи крепко прижата к его бедрам, отлично понимала, куда это все ведет. Поэтому, едва выпала такая возможность, отстранилась и выдохнула:

– Глеб, пожалуйста…

– Что? – Шеф совсем охрип, в глубине глаз появились до боли знакомые всполохи.

Я уткнулась лбом в твердое плечо – когда не смотришь, успокоиться гораздо проще. Вернее, в этом случае есть хоть какой-то шанс сдержаться, не наброситься на умопомрачительного мужчину.

– Глеб, ты проголодался? Уже?.. – Просто мы этот голод и вечером, и посреди ночи, и утром утоляли.

– Рядом с тобой я всегда голоден, – сказал демон.

Я глухо застонала. Нет, заявление инкуба не пугало, меня страшила собственная реакция – кровь обратилась огнем, тело наполнила знакомая слабость, разум подернулся туманом.