бунтовать против хозяина… Ну погоди, великий герцог Дё-Пон-Вельденца!

Схватив юношу на руки, точно какой-нибудь сверток, Люпен раскачал его и выбросил в открытое окно.

– Берегись роз, герцог, у них есть шипы.

Когда он обернулся, рядом с ним стояла Долорес и смотрела на него глазами, которых он у нее не знал, глазами женщины, которая ненавидит и которую душит гнев. Возможно ли, чтобы это была Долорес, слабая, болезненная Долорес?

Она прошептала:

– Что вы делаете?.. Вы осмеливаетесь?.. А он?.. Значит, это правда?.. Он солгал мне?

– Солгал ли он? – воскликнул Люпен, понимая ее женское унижение. – Солгал ли он? Он, великий герцог! Просто-напросто шут, инструмент, который я настраивал, чтобы играть на нем мелодию моей фантазии! Ах, глупец! Глупец!

В ярости он топал ногой, грозя кулаком в сторону открытого окна. Потом принялся ходить из конца в конец по комнате, бросая фразы, в которых прорывалось неистовство его тайных помыслов.

– Глупец! Значит, он не видел, чего я жду от него? Не угадал величия своей роли? А-а! Эту роль я силой вобью в его мозги. Выше голову, кретин! Ты будешь великим герцогом по моей воле! И правящим государем! С цивильным листом и подданными, чтобы обирать их! И дворцом, который вновь отстроит тебе Карл Великий! И хозяином, которым буду я, Люпен! Понимаешь ты это, тупица? Выше голову, черт подери, еще выше! Посмотри на небо, вспомни, что один из династии Дё-Пон был повешен за воровство еще до того, как встал вопрос о Гогенцоллернах[10]. А ты носишь имя Дё-Пон, черт возьми, по крайней мере, ты – один из них, и рядом я, я, Арсен Люпен! И ты будешь великим герцогом, говорю тебе, пусть и картонным, но великим герцогом, одухотворенным моим дыханием и горящим моим огнем. Марионетка? Пусть так. Но марионетка, которая будет говорить моими словами, воспроизводить мои жесты, выполнять мою волю, которая осуществит мои мечты… да… мои мечты.

Он застыл, словно ослепленный великолепием своей грезы.

Потом он подошел к Долорес и глухим голосом произнес:

– Слева от меня – Эльзас-Лотарингия… Справа – Баден, Вюртемберг, Бавария… южная Германия, все эти плохо спаянные государства, недовольные, раздавленные сапогом прусского Карла Великого, но встревоженные, готовые освободиться… Понимаете ли вы, что такой человек, как я, может устроить там, среди них, какие чаяния он может пробудить, какую ненависть раздуть, какие вызвать возмущения и мятежи?

Потом еще тише повторил:

– Слева – Эльзас-Лотарингия!.. Вы понимаете? Это мечты… да полно! Это реальность послезавтрашнего дня, нет, завтрашнего. Да… я хочу… я хочу… О, все, чего я хочу, и все, что я сделаю, это неслыханно!.. Вы только подумайте, в двух шагах от эльзасской границы! Посреди немецкой страны! Рядом со старым Рейном! Довольно будет немного стараний и умения, чтобы перевернуть мир. Умение, оно у меня есть… есть с избытком… И я стану хозяином! Я буду тем, кто правит. Для того, для марионетки, титул и почести… Для меня – власть! Я останусь в тени. Никаких должностей: ни министр, ни даже камергер! Никто. Я буду просто одним из служителей дворца, возможно, садовником… Да, садовником… О, потрясающая жизнь! Выращивать цветы и менять карту Европы!

Она с жадностью смотрела на него, покоренная, подчиненная неукротимой силе этого человека. И ее глаза выражали восхищение, которого она не пыталась скрыть. Он положил руки на плечи молодой женщины и сказал:

– Вот моя мечта. И какой бы великой она ни была, клянусь вам, ее превзойдут дела. Кайзер уже видел, чего я стою. Однажды он увидит меня перед собой, стоящим лагерем лицом к лицу с ним. У меня на руках все козыри. Валангле пойдет со мной!.. Англия тоже… партия выиграна… Вот моя мечта… Есть и другая…

Внезапно он умолк. Долорес не спускала с него глаз, крайнее волнение преобразило ее черты. Люпена охватила огромная радость, ибо он в который раз отчетливо почувствовал волнение этой женщины рядом с ним. Больше он не был для нее… тем, кем он был, вором, бандитом, он стал человеком, который любил, чья любовь пробуждала в глубине дружественной души невыразимые чувства.

Поэтому он больше ничего не говорил, но сказал ей, не произнося вслух, все слова нежности и обожания, думая о жизни, которую они смогут вести где-то, недалеко от Вельденца, никому неведомые и всемогущие.

Их объединило долгое молчание. Потом она встала и тихо сказала:

– Уходите, умоляю вас уйти… Пьер женится на Женевьеве, это я вам обещаю, но лучше, чтобы вы ушли… чтобы вас здесь не было… Уходите, Пьер женится на Женевьеве…

Он подождал мгновение. Возможно, ему хотелось бы более определенных слов, но он не решался ни о чем просить. И потому удалился, ослепленный, опьяненный и несказанно счастливый повиноваться и подчинять свою судьбу ее судьбе!

На пути к двери Люпену попался низенький стул, который ему пришлось переставить. Однако нога его на что-то наткнулась. Он наклонился. Это было маленькое карманное зеркало из эбенового дерева с золотым вензелем.

Внезапно он вздрогнул и поспешно подобрал его.

Вензель состоял из двух переплетенных букв, «Л» и «М».

«Л» и «М»!

– Луи де Мальреш, – с дрожью произнес Люпен.

Он повернулся к Долорес.

– Откуда это зеркало? Чье оно? Будет очень важно…

Схватив зеркало, она внимательно рассматривала его:

– Я не знаю… Я никогда его не видела… Возможно, прислуга…

В эту минуту в гостиную вошла Женевьева и, не заметив Люпена, которого скрывала ширма, сразу воскликнула:

– Вот как! Ваше зеркало, Долорес… Значит, вы его нашли?.. Вы столько времени заставляли меня искать его!.. Где же оно было?

И девушка ушла со словами:

– Ах, прекрасно, тем лучше!.. Вы так беспокоились!.. Пойду сейчас же предупрежу, чтобы больше не искали…

Люпен не шелохнулся, он был в замешательстве, безуспешно пытаясь понять. Почему Долорес не сказала правду? Почему она сразу же не объяснилась по поводу этого зеркала?

У него мелькнула одна мысль, и он отчасти наугад спросил:

– Вы знали Луи де Мальреша?

– Да, – молвила она, наблюдая за ним и словно стараясь понять осаждавшие его мысли.

Он в крайнем возбуждении бросился к ней.

– Вы его знали? Кем он был? Кто он? И почему вы ничего не сказали? Где вы с ним познакомились? Говорите… Отвечайте… Прошу вас…

– Нет, – сказала она.

– Однако это необходимо… необходимо… Подумайте сами! Луи де Мальреш, убийца! Чудовище!.. Почему вы ничего не сказали?

Она, в свою очередь, положила руки на плечи Люпена и очень твердо заявила:

– Послушайте, никогда не спрашивайте меня об этом, потому что я никогда не отвечу…