с намерением активно продвигать процесс Мальреша и семерых бандитов.

Каким было это дело, каким образом оно было проведено и как разворачивалось, говорить об этом, пожалуй, излишне, настолько всем памятны факты и даже самые незначительные детали. Это одно из тех сенсационных событий, которые комментируют и обсуждают между собой самые неотесанные крестьяне самых отдаленных селений. Но о чем мне хотелось бы напомнить, так это о том огромном участии, которое принял Арсен Люпен в судебном процессе и в самом расследовании.

По сути, следствием руководил именно он. С самого начала он подменил собой государственные органы, распоряжаясь проводить обыски, указывая на необходимые меры, предписывая вопросы, которые следовало задать подсудимым, имея ответы на все…

Кто не помнит всеобщего изумления, когда в утренних газетах публиковались его послания, исполненные неумолимой логики и авторитета, послания, подписанные поочередно:

Арсен Люпен, следователь.

Арсен Люпен, генеральный прокурор.

Арсен Люпен, министр юстиции.

Арсен Люпен, сыщик.

Он привносил в это дело столько рвения, пыла и даже жестокости, что это удивляло, ведь обычно он бывал весьма насмешливым и в общем-то по своему темпераменту скорее расположенным к снисходительности, в какой-то мере профессиональной.

Нет, на этот раз он ненавидел.

Он ненавидел этого Луи де Мальреша, кровавого бандита, подлого зверя, перед которым всегда испытывал страх и который даже запертый, даже побежденный все еще внушал ему то чувство ужаса и отвращения, которое испытывают при виде рептилии.

Кроме того, Мальреш имел дерзость преследовать Долорес, разве не так?

– Он играл, он проиграл, – говорил себе Люпен, – ему не сносить головы.

Именно этого он желал своему ужасному врагу: эшафота, когда тусклым утром нож гильотины скользит и убивает…

Странный подсудимый, тот, кого следователь на протяжении месяцев допрашивал в стенах своего кабинета… Странный персонаж, этот костлявый человек с лицом скелета и мертвыми глазами!

Казалось, он был в разлуке с самим собой. Его тут не было. И его вовсе не заботили ответы!

– Меня зовут Леон Массье.

То была единственная фраза, после которой он замкнулся в себе.

А Люпен возражал:

– Ты лжешь! Леон Массье, родившийся в Периго и с десяти лет сирота, умер семь лет назад. Ты завладел его документами. Но позабыл свидетельство о его смерти. Вот оно.

И Люпен отправил в прокуратуру копию этого свидетельства.

– Я – Леон Массье, – снова утверждал подсудимый.

– Ты лжешь, – отвечал Люпен, – ты Луи де Мальреш, последний потомок мелкого дворянина, обосновавшегося в Германии в XVIII веке. У тебя был брат, который называл себя то Парбери, то Рибейра, то Альтенхайм: этого брата ты убил. У тебя была сестра, Изильда де Мальреш: эту сестру ты убил.

– Я – Леон Массье.

– Ты лжешь. Ты – Мальреш. Вот твое свидетельство о рождении. Вот свидетельство твоего брата, свидетельство твоей сестры.

И все эти три свидетельства Люпен также прислал в прокуратуру.

Впрочем, за исключением того, что касалось его личности, Мальреш никак не защищался, наверняка раздавленный скоплением доказательств, выдвигаемых против него. Что он мог сказать? В распоряжении правосудия находились сорок записок, написанных его рукой – это подтвердило сравнение почерков, – написанных его рукой банде сообщников, записок, которые, забрав обратно, он не счел нужным порвать.

И все эти записки были приказаниями, касающимися дела Кессельбаха, похищения господина Ленормана и Гуреля, преследования старика Стейнвега, устройства подземных ходов в Гарше и так далее. Возможно ли было отрицать это?

Правосудие смутила, правда, одна довольно странная вещь. На очной ставке со своим шефом все семеро бандитов заявили, что они его не знают. Они никогда его не видели. Его инструкции они получали либо по телефону, либо в темноте посредством как раз этих маленьких записок, которые Мальреш без единого слова быстро передавал им.

А впрочем, разве сообщение между флигелем на улице Делезман и сараем Старьевщика не служило убедительным доказательством сообщничества? Оттуда Мальреш все видел и слышал. Оттуда шеф следил за своими людьми.

Противоречия? Факты на первый взгляд несовместимые? Люпен все объяснил. В той знаменитой статье, опубликованной утром в день судебного процесса, он взялся за дело с самого начала, раскрыл всю подноготную, распутал клубок, представил Мальреша, проживавшего втайне от всех в номере своего брата, лжемайора Парбери, невидимкой передвигавшегося по коридорам «Палас-отеля» и убившего Кессельбаха, убившего служащего отеля, убившего секретаря Шапмана.

Всем памятны те дебаты. Они были ужасающими и в то же время тусклыми; ужасающими в силу тревожной атмосферы, давившей на толпу, и неотвязных мыслей о преступлении и крови, засевших в памяти; тусклыми, тягостными, сумрачными, удушливыми по причине невероятного молчания, которое хранил обвиняемый.

Ни единого протеста. Ни единого движения. Ни единого слова.

Восковая фигура, которая не видела и не слышала! Пугающий призрак спокойствия и безучастности! Людей в зале пробирала дрожь. Их обезумевшее воображение рисовало себе скорее не человека, а своего рода сверхъестественное существо, духа восточных легенд, одного из тех богов Индии, которые являются символами всего свирепого, жестокого, кровавого и разрушительного.

Что же касается других бандитов, то на них даже не смотрели, ничтожные статисты, они терялись в тени всеподавляющего шефа.

Самыми волнующими стали показания госпожи Кессельбах. Ко всеобщему удивлению и к удивлению Люпена, Долорес, не отзывавшаяся ни на один вызов следователя, ведь убежища ее не знали, Долорес, скорбная вдова, появилась, чтобы принести неопровержимое свидетельство разоблачения убийцы ее мужа.

Она долго смотрела на него, потом просто сказала:

– Это тот, кто проник в мой дом на улице Винь, тот, кто похитил меня, и тот, кто запер меня в сарае Старьевщика. Я узнаю его.

– Вы утверждаете это?

– Я клянусь в этом перед Господом и перед людьми.

Через день Луи де Мальреш, он же Леон Массье, был приговорен к смерти. И его личность настолько, можно сказать, заслонила личности его сообщников, что за теми признали смягчающие обстоятельства.

– Луи де Мальреш, вам есть что сказать? – спросил председатель судебного заседания.

Тот не ответил.

Единственный вопрос оставался неясным в глазах Люпена. Почему Мальреш совершил все эти преступления? Чего он хотел? Какова была его цель?

В скором времени Люпену суждено было узнать это, близился день, когда, изнемогая от ужаса, охваченный отчаянием, смертельно раненный, он узнает страшную истину.

А пока, не без того, правда, чтобы возвращаться к этой мысли, он не занимался больше делом Мальреша. Решив, как он говорил, стать новым человеком, успокоившись относительно судьбы госпожи Кессельбах и Женевьевы, за мирным существованием которой Люпен следил издалека, и, наконец, оставаясь с помощью Дудвиля, которого он отправил в Вельденц, в курсе переговоров, продолжавшихся между двором Германии и регентством