На худом, веснушчатом лице застыло озабоченное выражение.

– Нет, – покачал головой Штефан.

Он пригубил вино и скривился. Любимый напиток показался безвкусным.

– Стоило нас с места срывать, чтобы потом заставлять ждать! – недовольно сказал Гойко и подошел ближе. – Можно подумать, нам больше заняться нечем, как сидеть тут без дела!

– Хотят выбить из равновесия, – хмыкнул Штефан. – Проверенная тактика императора – заставить понервничать, и только потом принять.

– Так может, ну его? – с надеждой посмотрел на него Гойко. – Если император не торопится нас увидеть, значит, не больно расстроится, если мы уедем в Стобард?

– Думаю, еще пара-тройка дней, и нас примут, – ответил Штефан, снова взяв в руку высокую чашу и разглядывая тонкую чеканку обода.

Мысли были невеселыми. Он хорошо знал Георга и его советников. И даже понимал их мотивы. Не одобрял, но понимал.

– И что, вы вот так это проглотите, командир? – возмутился вестовой.

Лопоухие уши Гойко оттопырились ещё больше.

– В нашем случае терпение – добродетель, – пожал плечами Штефан и добавил: – Успокойся, Гойко. Бери пример с Давора. Вот уж кто плевать хотел на все дворцовые интриги.

– Да этому увальню все равно, где ратицу трескать – здесь или в Белвиле, – хмыкнул Гойко. – Лишь бы закуска хорошая была.

– А ты, значит, не пьешь? – усмехнулся Штефан.

Нетерпение друга было ему понятно. Гойко рвался в Стобард к своей зазнобе, и каждый день проволочки был для его влюбленной души чистой мукой. Штефан вот тоже рвался, да только терпения и опыта у него поболе было, потому и не показывал ни тоски своей, ни чувств, что душу в узел скручивали.

– Не могу я пить, пока мы в стану врага, – воинственно произнес Гойко, заставив Штефана улыбнуться. – Да-да, командир, можете смеяться сколько угодно, да только живем мы здесь, как в тюрьме. За каждым шагом следят, у ворот стражники дежурят. Думаете, я их не заметил? Вон те двое уже полдня тут околачиваются. А через десять минут смена их появится, – кивнул он на стоящих у фонтана мужчин. – До утра нас пасти будут, как овец неразумных! – Вестовой громко выругался и с надеждой уставился на него. – А может, морды им набить, а командир?

Уши Гойко покраснели и оттопырились, как бывало всегда, когда вестовой рвался в драку.

– Охолонь, – тихо, но весомо сказал Штефан. – Мы будем сидеть здесь и ждать столько, сколько понадобится. И не дадим имперцам ни одного, – он выделил голосом: – слышишь? Ни одного повода для того, чтобы обвинить нас в неповиновении императору.

– И проглотим все это?

– Да, – твердо ответил Штефан. – Но потом найдем способ и заставим Георга с нами считаться.

– Хорошо бы, – с сомнением покачал головой Гойко.

– И Давору скажи, чтобы со служанками поменьше трепался.

– Думаете, их завербовали?

– Думаю, что если дознаватели захотят найти доказательства измены, то слуги будут первыми, кого они допросят, – устало ответил Штефан и добавил: – Иди, Гойко. Мне подумать нужно.

– Безоблачной ночи, командир, – кивнул вестовой и пошел к выходу, правда, не успел взяться за ручку, как дверь распахнулась, и на пороге возник дворецкий.

– Послание от императора, милорд, – деликатно кашлянув, сказал Бежин.

– Гойко, возьми.

Штефан кивнул вестовому, и тот взял с серебряного подноса запечатанный конверт.

– Что там? Читай.

– Его величество надеется, что вы пребываете в добром здравии и изъявляет желание увидеть Ваше сиятельство вместе с сопровождающими завтра утром.

Гойко, помня о его словах, старался не показывать при дворецком своего недовольства, но Штефан с легкостью расслышал его отголоски.

– Можешь идти, Бежин, – отпустил он слугу, а потом посмотрел на Гойко и добавил: – Ты тоже иди. Предупреди Давора, что завтра у нас аудиенция у Его величества.

– Да, милорд, – почти одновременно сказали вестовой и слуга и недовольно переглянулись. А потом так же одновременно шагнули за порог, и дверь за ними закрылась, оставив Штефана наедине с его мыслями.

***

Илинка

Я прошла вглубь парадной залы и открыла небольшой шкафчик, в котором хранились старинные книги, собранные лордом Вацлавом. Дверца тихо скрипнула, и на меня пахнуло кожей, слежавшейся бумагой и пылью. Похоже, со смерти старого лорда никто не открывал это пристанище родовых преданий.

Рука коснулась темного переплета. Он была старым, растрескавшимся, уголки его давно стерлись, а от названия остались лишь два последних слова. Пальцы обвели выбитые на темной коже буквы. «Предания Стобарда» – с трудом разобрала я почти исчезнувшую надпись.

– Что, хозяюшка, решила с наследием мужниных предков разобраться?

Негромкий вопрос заставил меня вздрогнуть и обернуться.

– Микош?

– Он самый, миледи, – прокряхтел застывший в дверях старик и, шаркая, подошел ближе. – О, а эту книжицу я помню, – оживился он, уставившись на толстый фолиант, что я держала в руках. – Знатная книжица. В ней все предания об арнах собраны.

Я открыла обложку и увидела на первой странице древнюю стобардскую вязь. Мать-Создательница! И как же мне быть? Я ведь тут ничего не разберу. И почему на обложке обычные буквы, а тут – старые?

– Микош, а ты изначальный язык знаешь? – с надеждой посмотрела на старика.

– А то как же, миледи? – усмехнулся тот, и глаза его ярко блеснули. – Почитай, из тех, кто его знал, я один и остался.

– И ты сможешь прочитать, что здесь написано?

Непонятно почему, но я чувствовала себя так, будто от ответа Микоша зависит чуть ли не наша со Штефаном жизнь.

– Вот, посмотри.

Я кивнула Микошке на стул и положила книгу на стол, придвинув ее к старику.

– Ох-хо-хо, – прокряхтел тот, усаживаясь рядом со мной. – Зрение-то у меня уже не то, что раньше. Но древний стобардский разгляжу, постараюсь.

Он придвинул к себе фолиант, провел ладонью по желтому от времени листу и тихо произнес: – Сказания о великих арнах, звериную и человеческую сущности в себе соединяющих.

Я затаила дыхание.

– Арны – возлюбленные дети Скарога, что родились у него от смертных женщин, – перевернув страницу, продолжил Микош. – Грозный бог вложил в них часть своей души и наделил силой великой и справедливостью, чтобы могли они народами править. Всего арнов было тридцать, и каждому милостивый отец свой удел дал, сняв с себя драгоценный пояс, разделив его на тридцать частей и бросив их на землю, где они горами неприступными вздыбились. А горы те камнями-самоцветами полнились, богатство и успех арновым родам на многие столетия предрекая.