смертный приговор уже произнесен над ним и должен совершиться на рассвете другого дня: настала ночь, страшная и торжественная для осужденного, который посвятил ее молитве, пламенной молитве мученика; юноша, едва достигший 18 лет, он был привязан к жизни, и просил своего святого патрона, Прокопия, спасти от смерти. На другой день рано утром явились в тюрьму исполнители казни, но никого не нашли: тюрьма была пуста. – В тот же день взошел в церковь св. Прокопия, стоявшую как мы заметили возле Быстрицы, старый священник ее и увидел своего молодого Бана, с цепью, простертой от ноги до шеи, коленопреклоненного, у образа св. Прокопия: юноша сам не помнил, как очутился здесь. – В ознаменование такого чуда, он соорудил на месте часовни монастырь. Впоследствии, когда Константинополь был взят турками, Бан малой Валахии, Краевеско, находившись по требованию султана в новой столице Магомета, выкупил мощи св. Григория и перенес их в свой монастырь. Эти мощи и теперь находятся здесь в богатом гробе, покрытые приношениями верующего народа.

Замечательна большая картина, находившаяся прежде в церкви, а нынче перенесенная в келью архимандрита; она возобновлена, но совершенно по старому рисунку. Картина изображает отречение старца Барбы Краевеско от власти, которой так долго был облачен, и от светской жизни. Он представлен уже в одежде схимника, отправляющегося в сооруженный им Быстрицкий монастырь; бояре Краиова, печальные, иные плачущие, провожают его. Впереди, вслед за схимником, идет молодой племянник его, – Бан не имел сыновей, – он одет в красное, без рукавов, длинное верхнее платье, опушенное мехом; из-под него видны рукава узкого исподнего платья; юноша высок и красив, с маленькими усами, без бороды; но прочие с бородами, без бакенбардов, которых вообще и нынче не носят южные славяне.

Монастырь, как мы уже заметили, сооружен в виде крепости. Вникая в политику Князей и Банов того времени, к которому принадлежит построение большей части монастырей, (времени появления турок в Европе и покорения Константинополя), нельзя не заметить, что не всегда религиозная мысль руководила их в сооружении этих твердынь. – Не смея явно строить крепости, чтобы не навлечь подозрения и гнев турок, они покрывали свою землю укрепленными монастырями, которые во время войн служили всегда единственными пунктами обороны. Это особенно заметно в малой Валахии, которая составляла отдельное Банство или удельное княжество, находившееся в некоторой зависимости от дома Булгарских князей Владиславичей, владевших большой Валахией. Баны готовили, таким образом, на всякий случай оборону и против владетельного дома, с которым, впрочем, всегда находились в родстве.

Возле монастыря есть пещера; она может укрыть и укрывала десятки тысяч народа. Вход ее совершенно недоступен и тянется узким коридором, по которому надо проходить согнувшись; далее пещера расширяется и является в виде огромных сводообразных зал; она удерживала несколько раз все покушения неприятеля проникнуть в нее. – Еще в последнюю войну «за веру» укрывался здесь народ и бояре со своим достоянием, а в монастыре сидели турки. Неисчерпаемый бассейн прекрасной воды, стоящей словно полная чаша, в глубине самой пещеры и всегда находившийся здесь склад съестных припасов, дозволяли выдерживать самые продолжительные осады неприятеля. В пещере две маленькие церкви и при них по одной кельи; тут спасаются от юдольной жизни добровольные затворники.

Длинные восковые свечи догорели до половины пути; надо было думать, как воротиться. Три-четыре монаха, булгары, провожавшие нас, говорили, как могли, с нашими русскими людьми, обрадованные, что могли слышать родные звуки. Нога не раз скользила или спотыкалась, ступивши на кость, породу которой мы не старались исследовать, боясь открыть горькую истину. – Испуганные стаи летучих мышей вились и мелькали вокруг, нередко туша свечку крыльями или задевая по лицу то того, то другого из нас; больше всего доставалось С. – вероятно потому, что его серый балахон приманивал их к себе, и всякий раз С. вскрикивал от прикосновения крыла летучей мыши, как бы от прикосновения змеи.

– Чего ты боишься, – говорил его товарищ, – видишь, ласточки перед дождем разгулялись.

– Погоди, – отвечал он с выражением страха и угрозы, – скоро вышибет из тебя храбрость. Кости-то эти не твоим чета, да видишь очутились тут.

– Ну им и честь по заслугам, а мои уляжутся и в могилке.

– Молчи, не кощунствуй, немецкое племя, – сказал сурово С. – Будет и того, что мы тревожим кости усопших и топчем их, как помет какой. И за то еще как разделаемся.

Немецкое племя замолчало, только исподтишка, иронически указывало своему соседу на С., который, в своей черной шапке с широкими, как крылья ветреной мельницы, полями, в длинном балахоне, с вытянувшеюся от страха физиономией и руками постоянно простертыми вверх для обороны от летучих мышей, походил сам на летучую мышь огромного размера и странного вида.

Мы исходили только небольшую часть пещеры, как объяснил нам почтенный архимандрит, сопровождавший нас. Нигде не встретил я и следов сталактитов.

На другой день мы отправились в Арнут, который висел высоко над Быстрицей и казался таким светлым, таким красивым. – Взбираясь с камня на камень, мы достигли до него и нашли – одни развалины, между которыми кое-как приютились четыре монаха, – а монастырь имеет до 3 тысяч червонцев дохода! Среди этих развалин, в церкви, находится гроб превосходной работы, белого мрамора; в нем покоится прах строителя монастыря и сорока других церквей и монастырей, как говорит надпись, Матфея Басарабы-воды, умершего в 1645 году. Надпись на булгарославянском языке. Гроб сделан в Италии, и потому в надпись вкралось несколько ошибок. Это едва ли не единственный памятник, по красоте своей, в Валахии. На обратном пути мы зашли в Папушу, – скит, принадлежащий Быстрицкому монастырю. В нем спасался старик монах. Папуша значит кукла и назван так потому, конечно, что близ него находятся голые, – высокие отдельные утесы, словно гигантские монолиты, поставленные человеческими руками, и имеющие вид различных изображений.

Архимандрит Быстрицы, родом булгар, оказавший нам гостеприимство, истинно славянское, проводил нас до монастыря Ореза и оттуда до Половрача. От Ольты, в Малой Валахии, начинается целый ряд монастырей, большей частью на час езды один от другого, расположенных у подошвы главного хребта гор, подобно тому, как городки Валахии расположены у второй гряды его; путешественник, – мы только это так говорим, а путешественников здесь не бывает, – странник очень ошибется, если захочет искать убежища и отдыха в городках или запастись в них чем бы то ни было, и для этого оставит гостеприимный кров монастырей. В городе он проводит ночь среди улицы, а о приюте и пище пускай и не думает; его, правда, немедленно обступит толпа любопытных, но ни один не пригласит на обед.

Мы уже сказали