всех сил ислама для борьбы с кафирами. Особенно «нежную симпатию» испытывал шейх к Салах ед-Дину, называя его не иначе как самозванцем или великим королём рабов, и всё ещё жил под нпечатлением событий почти уже четырёхлетней давности, когда кочевники Дауда вволю порезвились, тысячами убивая безоружных египтян, моливших единоверцев о пощаде по имя Аллаха.

— Ну раз с Аллахом всё улажено, тогда ещё вина? — предложил Караколь.

— Не откажусь.

— Как же получается, твоя милость? — продолжал виночерпий, зная, что слова его придутся по душе шейху. — Как же так вышло, что твои пастухи искромсали в капусту войско султана правоверных?

— Я уже попросил за это прощения у Аллаха, — с притворным смирением проговорил Дауд. — Мы обознались. Никто из моих воинов и предположить не мог, что солдаты великого короля Египта могут разгуливать по нашим горам и долам без оружия. Мы подумали, что это бараны, и решили — не худо бы заготовить мясца впрок. Грех был бы не сделать этого, ведь эмир Арно позволяет нам брать соль в его копях по весьма низкой цене, почти даром, за то мы и благодарим эмира, ну и Аллаха, конечно.

Ренольд, которому суть диалога переводил Жослен, усмехнулся и произнёс:

— Скажи шейху Дауду, что соль он и впредь станет получать по той же цене. Главное, чтобы он и впредь заготовлял побольше жирных египетских барашков.

— А чем сирийские хуже? — полюбопытствовал Дауд, кивая в сторону моря огней, и в глазах его появился хищный блеск. — По мне, так они уже достаточно нагуляли вес. А что скажет на это эмир Арно?

— Это точно! — Все, кто был у костра энергично закивали, а князь спросил: — Скажи-ка, шейх Дауд, а правда, что ты всегда с одного удара отсекаешь башку... м-м-м... барану?

Услышав перевод вопроса, вождь бедуинов заулыбался и, скромно опуская глаза, признался:

— Да. Если, конечно, баран стоит и не дрыгается. Один прихвостень великого короля Египта умолял меня не убивать его. Я велел ему встать на колени и вознести молитву Аллаху, дабы тот смилостивился над ним.

Шейх умел рассказывать, он, как и положено в таких случаях, сделал паузу, во время которой Онфрэ не выдержал и спросил:

— И что же было дальше?!

Жослен переводить не стал, но Дауд и без того понял смысл вопроса.

— Он начала молиться... Но в словах его недоставало искренности, и Аллах не услышал его просьбы.

— Как? — Захлопал глазами Онфрэ.

— А вот так! — вождь бедуинов вскочил и, выхватив саблю, взмахнул ей.

Клинок просвистел в воздухе, а юноша во все глаза уставился на баранью ногу, которую всё ещё держал в руке, хотя, увлечённый разговорами взрослых, давно забыл о еде. Сабля Дауда точно бритва срезала кость всего в двух вершках от пальцев наследника Горной Аравии.

— Вот это да! — только и промолвил тот и обратился к Ренольду: — А вы, государь, могли бы так?

Тот пожал плечами, а потом протянул пасынку валявшуюся у ног обглоданную кость.

— Подержишь? — предложил он, кладя руку на эфес меча.

— А-а-а... — пролепетал Онфрэ и часто-часто заморгал, и все захохотали.

Князь усмехнулся и бросил кость за спину.

— Ещё вина, сир Онфруа? — с наигранной почтительностью спросил Караколь, склоняясь над наследником и дыша тому в затылок запахом чеснока.

— Нет... то есть... да... то есть... — пролепетал озадаченный юноша и вдруг закричал: — Ай! Ой! Что это?! Что это?! — Он вскочил и запрыгал, точно укушенный, изгибаясь всем телом и размахивая руками в тщетных попытках дотянуться до середины спины. — Что там? Что туда попало?!

— Чёрний смэрть, — нарочно с любимым немецким акцентом проговорил Караколь. — Стрящний болёщой жюк кусать малэнький Фрэ за жёпа.

— Помогите!!!

Никто не откликнулся на призыв юноши, но вовсе не по причине особенной чёрствости, а просто потому, что ни один из сидевших у костра рыцарей не мог прийти в себя от смеха. Некоторые попадали на землю и, катаясь по ней, хохотали до колик. Громче всех заливался шейх Дауд, он то и дело откидыпился назад, задирая подбородок и хватаясь за живот, при этом длинный клин его бороды трясся, как язык ящерицы.

Единственным человеком, кое-как сумевшим справиться с собой, оказался господин несчастного юноши. Жослен вскочил и довольно чувствительно стукнул кулаком по покрытой кольчугой спине Онфрэ.

— Здесь?

— Ниже!!!

— Здесь?

— Левее!!! Он отполз!

— Здесь?

— Да! — Впрочем, Храмовник и сам понял, что попал. Несмотря на всеобщее «лошадиное ржание» у костра, всё же треск лопнувшего тела большого жука был слышен довольно отчётливо.

Никем не останавливаемый Караколь продолжал паясничать:

— О бэдний жюк! Насталь его смердь! Он паль как геройский сольдат в неравний схватка с храбрий рытцар Жосцелин. Бэ-э-эдний жюк! Жена будэт плакат над ним! А ведь он не быть опасний, просто жьирный, как откормленный баран...

— Заткнись, — негромко бросил князь, и оруженосец вмиг умолк.

Рыцари тоже мало-помалу угомонились, но ещё долго кого-нибудь из них неожиданно охватывал приступ беззвучного смеха.

— Отправляйся-ка ты спать, малыш, — проговорил Ренольд, когда веселье закончилось и пасынок немного успокоился. Князь перевёл взгляд на Жослена. — Уложите вашего оруженосца, шевалье. Я не хочу, чтобы он завтра уснул в седле.

Юноша насупился, но приказ исполнил. Оба они поднялись и отошли в сторонку.

— Может, немного прогуляемся, мессир? — с надеждой спросил Онфрэ Жослена. — Мне совсем не хочется спать.

Храмовник кивнул:

— Хорошо.

— Батюшка рассердился на меня? — спросил юноша, когда они отошли уже достаточно далеко от стоянки и, поднявшись на пригорок, остановились, окидывая взглядом лагерь паломников. — Я невежливо повёл себя? Но ведь он может так, как шейх Дауд?

— Даже лучше, — ответил рыцарь. — Видел бы ты нашего сеньора при Монжисаре! Турки бежали от одного его вида. Но он всё равно нагонял некоторых из них, а одного, которому вздумалось сопротивляться, развалил наполы, прямо от плеча до седла! — Он выразительно провёл рукой по своей груди. — Я сам видел, как тот распался на две половинки! В какой-то миг и не понял, что произошло: сеньор взмахнул мечом, а язычник сидит как ни в чём не бывало. Потом лошадь под ним шевельнулась, и он брык... одна часть — в одну сторону, вторая — в другую. А господин даже и