Ибелины получили пощёчину, и король понимал это. Он попытался заделать стремительно расширявшуюся трещину между двумя партиями. Чтобы хоть как-то приостановить грозивший вот-вот начаться открытый раскол, монарх решил связать представителей обеих группировок узами кровного родства. В самом начале октября он организовал помолвку четырнадцатилетнего Онфруа де Торона, приёмного сына Ренольда Шатийонского, и восьмилетней Изабеллы, падчерицы Балиана Ибелина. Принимая во внимание нежный возраст невесты, само бракосочетание было отложено на три года.

В следующем году молодой армянский князь Рубен Третий, сын небезызвестного Тороса Рубеняна, женился на Элизабет, дочери Этьении де Мийи и сестре наследника Петры Онфруа де Торона. Решительно, первые годы восьмого десятилетия ХII столетия от Рождества Христова сделались для Утремера временем свадеб и помолвок. Но для всего христианского Востока годы те стали так же грозным преддверием грядущих событий.

Южный сосед киликийского князя, вдовец Боэмунд Заика, в конце семидесятых женился на родственнице Мануила Комнина, но вскоре с большим скандалом развёлся с тем лишь только, чтобы посадить рядом с собой на престол предков обычную горожанку.

Базилевс Мануил не мог вмешаться и приструнить зарвавшегося вассала — императора Второго Рима больше не было в живых. Он скончался в начале 6689 года, в 14-й индикт 24 числа, и на византийский трон, к которому немедленно потянулись жадные лапы претендентов, вступил отрок Алексей Второй. Христианские вассалы базилевса на Востоке, Боэмунд и Рубен, наконец-то почувствовали облегчение — новому самодержцу было уже не до них — и отметили своё освобождение от пристального внимания императорского ока тем, что... поссорились между собой.

В то время как в Византии, на севере Сирии и в Киликии христиане были заняты выяснением отношений между собой, внутри Иерусалимского королевства всё сильнее нарастали центробежные силы. Помолвка Онфруа и Изабеллы не возымела должного действия, очень скоро дама Агнесса в очередной раз продемонстрировала всем сторонника единства, как тщетны их чаяния — мира с Ибелинами у Куртенэ быть не могло[49].

6 октября 1180 года скончался патриарх Иерусалимский Амори́к де Несль, спустя десять дней клирики Святой Земли избрали на его место архиепископа Кесарии, кандидатуру которого, как нетрудно понять, с подачи матери, предложил король. Правда, обсуждалась и вторая — архиепископ Тира, однако Бальдуэн, разумеется, утвердил первую. Сбылась мечта некогда безвестного оверньского священника — Ираклий сделался патриархом Иерусалима; хозяином в уделе Иисусовом стал невенчанный супруг прекрасной Пасхии, которую уже скоро буквально все, от простых граждан до благородных господ, стали уважительно именовать — мадам патриархесса.

Новоизбранный глава духовной организации королевства латинян не забыл слов архиепископа Гвильома, предупреждавшего клир о мрачном пророчестве, в котором говорилось о Святом Кресте и двух Ираклиях. Уже в апреле следующего года один из лучших людей Утремера испытал на себе ярость мести патриарха: найдя подходящий предлог, Ираклий отлучил тирского святителя от церкви. Годом позже, устав искать справедливости в родном отечестве, Гвильом отправился в Рим, а ещё спустя год или полтора скончался при невыясненных обстоятельствах[50].

Той же осенью, когда умер патриарх Аморик, сменили руководителя ордена и тамплиеры. Одо де Сент-Аман загостился у Салах ед-Дина в Дамаске. Хозяин, как водится, решил подзаработать на своей победе и повёл с магистром речь о выкупе, на что тот ответил, что бедному рыцарю нечего предложить за себя, кроме своего пояса и обеденного ножа. «Ну что ж, торг есть торг», — надо полагать, подумал султан и вышел с другим предложением. На сей раз он с магистра денег за освобождение требовать не стал, мол, раз так, уважаемый, давайте обменяем вас на кого-нибудь из знатных мусульманских пленников, томящихся в плену у ваших единоверцев. Гранмэтр оскорбился и заявил, что за него недостаточно и десяти самых важных язычников. В общем, он тоже решил показать, что не лыком шит — уж если торговаться, то на полную катушку.

Неизвестно, чем бы всё закончилось, но в процессе торгов брат Одо неожиданно скончался. Место его занял один из ветеранов братства, в давнем прошлом магистр Испанской провинции брат Арнольд де Торрож[51]. Вскоре после этого небезызвестный Жерар де Ридфор сложил с себя обязанности марешаля Иерусалима, поскольку новый глава Дома предложил известному своей храбростью и благочестием молодому человеку занять одну из самых престижных должностей в иерархии ордена: так заклятый враг графа Раймунда сделался сенешалем Храма.

Между тем Ренольда де Шатийона мало волновали дела церковные, если только они не касались его лично, не затрагивали его персональных интересов. Он всегда абсолютно искренне полагал, что богатства, собранные попами, могли бы куда лучше послужить на благо и во имя торжества дела крестоносцев, если бы их использовали не для украшения храмов, а для снаряжения многочисленных и хорошо вооружённых армий, способных вести непрестанную войну с неверными. Хотя близился к концу уже пятый год его управления Горной Аравией, князь так до сих пор и не смог выбрать времени, чтобы вплотную заняться исполнением своих тайных замыслов. Однако он вовсе не собирался забывать о них.

Сладострастная Агнесса, любившая в перерывах между жаркими объятиями обсуждать государственные дела, знала что и, главное, кому говорила. Не зря упоминала она про дороги, проходившие через наследственный удел Этьении де Мийи. Караванные пути неверных! Какие несметные богатства перемещались из Египта в Сирию и из Сирии в Египет! Из-за этого только и стоило жениться на даме из Крака. Иных достоинств у неё, на взгляд супруга, как будто и не имелось — скучная святоша! Не святоша даже, а... В общем довольно скоро он перестал посещать жену по ночам, несмотря на то, что она далеко ещё не утратила былой красоты. Однако красота эта была не такой, которая могла бы увлечь странника-пилигрима, который в свои пятьдесят с лишним оставался ещё во многом таким же мальчишкой, каким впервые пришёл в Святую Землю.

Как высоко вознёс его Бог и в какую пропасть бросил потом! И вот строптивый раб снова сделался угоден Верховному Сюзерену.

Ренольд был счастлив, счастлив, пожалуй, даже больше, чем тогда, когда, сочетавшись браком с Констанс, воссел на престол её предков. Здесь, на самых сухих и пустынных границах Иерусалимского королевства, люди были другими, они нравились князю, и он нравился им. Здесь не то, что в Антиохии, где всё время приходилось ожидать предательства вельмож или бунта черни. Здесь он чувствовал себя настоящим хозяином.

Хотя территория Заиорданья и не уступала размерами княжеству Антиохийскому, особенно в его нынешних границах, а даже, пожалуй, превосходила его,