Спорили, как быть с женщинами: несправедливо было бы не позвать их на пир в честь провозглашения полноправным правителем первой из них, но куда сажать? Женского стола в конце концов решили не ставить, а рассадить гостий среди ближайших их родичей-мужчин. Женщины попадали на пиры только по случаю разных семейных дел: обручений, свадеб, имянаречений, и их присутствие, – яркие платья, блестящие ожерелья, белые убрусы, красные очелья, шитые серебром и золотом, а пуще того сияющие оживлением глаза, улыбающиеся губы, румяные щеки, – придавали гриднице особенно торжественный и радостный вид. Сегодня княгиня, первая среди жен русских, стала соправительницей, и каждая из них в этот день ощутила себя немножечко княгиней.

* * *

Проходя вслед за отцом к своему месту, Асмунд вдруг нос к носу столкнулся с какой-то боярыней и замер. В глаза бросилось знакомое лицо, но он не сразу узнал ее – вернее, не сразу поверил своим глазам. Это была Пестрянка – но такая, что Асмунд едва сдержал возглас изумления. Она казалась совершенно другой женщиной с едва знакомыми чертами. Он привык видеть ее в сорочке и поневе, а теперь на ней было варяжское платье из желтой шерсти с шелковой серебристо-голубой отделкой на груди, травянисто-зеленый женский кафтан, ожерелья из желтых, синих и зеленых стеклянных бус и серебряных подвесок. Все это делало ее рост еще выше, а осанку еще горделивее и внушительнее.

– Будь жив! – Пестрянка улыбнулась, изумление на его лице принесло ей горьковатую радость. – Или не признал?

Платье и кафтан ей из своих запасов сшила Ута – ее собственные Пестрянке были коротки и узковаты, а какая женщина не знает, до чего неприятно выходить на люди в платье не по росту! Ожерелья к платью долго составляли всей девичьей – Ута, Володея, Владива, юные Дивуша и Предслава по одной подбирали бусинки из богатых хозяйкиных запасов, прикладывали, спорили – идет, не идет. Все они очень жалели Пестрянку, у которой никак не налаживалось с мужем, и хотели как-то помочь.

Но как? С самого приезда Асмунд почти не бывал дома, пропадая на княжьем дворе. Если вечером он приходил, пока женщины еще не спали, Ута раз или два шепотом пеняла ему: жена приехала, что ты как чужой? – и подталкивала к двери девичьей избы. И Асмунд раз хотел было туда пойти, но Мистина придержал его за локоть и шепнул:

– Дело твое, но если она сейчас на радостях понесет, то уже не отделаешься. Прощай тогда, Звездочада, свадьбу сыграет Хельги!

Асмунд с неловкостью и сомнением глянул на него:

– А сейчас еще разве можно… отделаться?

– Тебя ровно три года не было дома. Ты сгинул, и уже ей решать, она все еще твоя жена или нет. Если больше ее не хочешь, не давай ей повода вернуться. Так, может, еще получится развязаться.

– Отец мне не позволит. Я с ним и заговорить об этом не смею.

Асмунду самому было стыдно, что он так обращается с женой, но появление Пестрянки стало для него неожиданностью отнюдь не приятной. Тогда, три года назад, он пошел на Купалии за невестой лишь ради матери – уже зная, что уедет из дома, возможно, на полгода, на год или больше, – и мать останется в доме почти одна. Собирайся он на самом деле жить с молодой женой – не выбрал бы первую встречную, лишь потому, что ему понравилось лицо ее, честное и открытое. Желай он жениться для себя, так вовсе отложил бы выбор до возвращения из Киева.

Но уже тогда что-то ему подсказывало: не вернется он. Пестрянка была прощальным подарком для матери. Он добыл Кресаве невестку, как добрый сын в сказке добывает для больной матушки звериное молоко. Исполнил сыновний долг – и ушел своим путем. И теперь ничуть не обрадовался появлению в Киеве поминка из давно забытой прежней жизни, которой здесь было не место. Он стыдился этих мыслей, не знал, как примирить обязанности чести и свои желания. Трудно было поймать воспарившую к небу мечту о знатном родстве и высоком положении, приковать обратно к земле. Конечно, братом княгини и воеводой он будет и без Чернигиной внучки, но жена богатого, знатного рода – это честь и удача не только себе, но и будущим детям. Вдвойне более могучий корень рода, который мог бы вырасти на этой земле. Совесть шептала: на Пестрянке-то какая вина, не она тебя в дом привела, а ты ее, она своего долга ни в чем не нарушила, теперь живи… А киевские родичи, с которыми он мог бы посоветоваться, и не думали об этом – у них хватало забот поважнее.

– Что, ты и не знал, что женат на такой красивой женщине? – рядом с Пестрянкой появился Хельги. – Это просто глупо – прятать от людей такую красоту. И раз уж ты никак не находишь времени повидаться с ней у себя дома, ей пришлось самой прийти сюда, где тебя можно застать.

– Кто это придумал? – Асмунд смерил Хельги неприязненным взглядом.

Даже ему, человеку в целом доброжелательному и расположенному к родне, постепенно становилось тесно рядом с новоявленным братом. Казалось, Хельги занимает на Свенельдовом дворе все больше и больше места. Торлейв, Ута и Володея всегда и во всем с ним соглашались, дети с радостными визгами повисали на его плечах, стоило ему появиться. Если самому Асмунду случалось с ним говорить, он тоже чувствовал неодолимую склонность во всем признать его правоту. Спасало лишь то, что гораздо больше времени он проводил у Ингвара, с Мистиной, Свенельдом и прочими боярами.

– Это мы с Утой привели ее, чтобы весь Киев и гости наконец ее увидели.

– Ты, кажется, присваиваешь право распоряжаться моей женой? – процедил Асмунд, сдерживая гнев.

Сегодня эта молодая, привлекательная женщина предстала перед ним, как сама Недоля. Совсем рядом Грозничар и его племянница. Если они сейчас увидят Пестрянку… услышат, как ее называют его женой… С мечтами о новой женитьбе придется проститься. Какая-то прежняя жена где-то там, за тридевять земель, – не так уж это страшно, у многих русов есть что-то подобное, и это Чернигость и Грозничар поймут без труда. Самому Черниге обладание знатной женой северянского рода не мешало иметь еще двух-трех попроще. Но, явившись на пир в дорогом платье, под покровительством родичей, Пестрянка заявила о таких своих правах, которые не оставляли рядом с Асмундом места для другой.

– Ах, так ты помнишь, что она – твоя жена? – Хельги словно бы удивился.

– Видя вас со стороны, недолго и подумать, будто она – твоя жена! – раздался рядом голос неведомо откуда взявшегося Мистины. – Мало какой деверь так заботлив и добр с женой брата.

– Я знаю еще одного! – Хельги многозначительно ему улыбнулся.

– Садитесь, родичи любезные, не стойте тыном, на вас уже глаза таращат! – Мистина понял его, но сейчас было не время.

И повел Уту за почетный стол княжьей родни.

Асмунд отвернулся и сел рядом с отцом. Хельги пропустил вслед за ним Пестрянку, а сам устроился с другой стороны от нее. Ему казалось, даже сквозь шум движения и голосов сотни человек он различает рядом отчаянный стук ее сердца. Хотелось взять ее за руку, поддержать, подбодрить. Но этого он не мог сделать на глазах у ее мужа, которого пытался ей вернуть.

* * *