Домовой дедушка Трифон Орентьевич был всеми уважаем, и за дело. Квартира, где он жил, блистала порядком и той особой ухоженностью, которая свидетельствует о любви к жилищу. Красавица-жена Маланья Гавриловна родила отличных сыновей и растила их так, что любо-дорого поглядеть. Она же, чтобы поберечь любимого мужа, наняла ему подручных, Епишку и Потапку, держала их в строгости, во всем беря пример с опытной домовой бабушки Матрены Даниловны. У Матрены Даниловны бывать доводилось редко, это – сутки добираться, но именно поэтому она служила для Маланьи Гавриловны недосягаемым идеалом.

У домовых много значит слава. Заморского словечка «репутация» они не любят, а вот если скажут, что о ком-то добрая слава или дурная слава, так все понятно. «Репутация»-то при домовом, ее, поди, и скрыть можно, а слава по миру бежит.

Слава у Трифона Орентьевича была удивительная. Он умел выводить крыс. Что-то он такое им говорил, оставшись с ними наедине, и они убегали на подгибающихся лапах, еле волоча длинные хвосты. Трифон Орентьевич даже просил, чтобы его звали в дома, где эта нечисть завелась. Приходил с мешком, а что в мешке – никто не знал. Был также случай, когда он кикимору прогнал.

Еще он умел подсаживать Молчка – по крайней мере, все так считали. Этот Молчок, добытый во время опаснейшего похода в деревню, заставлял молчать всякие шумные технические устройства. Работать они, правда, тоже переставали, но домовых это мало беспокоило. Спокон веку их племя без техники обходилось, и из всех человеческих измышлений они признавали только холодильник да еще, пожалуй, телевизор, но не все – многие домовые дедушки запрещали женам и детям его смотреть. Насчет компьютеров были очень осторожны – да и на что компьютер в их быту?

Что касается Молчка, которого домовые представляли себе средних размеров тараканом, то это был гремлин Олд Расти. Попал он в деревню, откуда его притащил Трифон Орентьевич, диковинным путем.

Дело в том, что у домовых есть заграничные родственники – брауни, живущие в Англии и, страшно сказать, в Америке. Америка была для домовых местом, которого быть не должно. В двух квартирах большого дома, где они жили, детям купили глобусы, и домовые, изучив их, собрали на чердаке сходку и постановили: не может земля быть круглой, а, значит, то, что на другой стороне глобуса, выдумка, чтобы деток тешить. Трифон Орентьевич, читавший книги, знал, что не выдумка, и приятель его Евсей Карпович, живший в том же доме, что Матрена Даниловна, тоже так считал, а он даже в Интернет лазил и многое там понимал. Но спорить со сходкой – себе дороже выйдет, могут и покусать, опять же – круглая Земля, плоская или вообще в виде чемодана, значения в жизни домовых не имеет ни малейшего.

Когда английские брауни, прибыв в хозяйском багаже в Америку, стали обживаться, то пристроились на фермах и взялись, как им положено, следить за порядком. Но отчего-то у них стали рождаться странные детишки – родители вовсю порядок соблюдает, а этот мелкий уродец так и норовит напакостить, порушить, опрокинуть. Было таких детишек немного, но брауни забеспокоились. Можно, конечно, почудить, подразнить хозяев, но не до такой же степени. В конце концов они сговорились и прогнали разом всех уродцев-вредителей с ферм, хоть мамушки с бабками и рыдали в три ручья.

Но у домовых есть волшебное словечко «цыц!» Если домовой дедушка этак прикрикнет на супругу, она сжимается в комочек и слова уже поперек не скажет. У брауни есть английское волшебное «шат ап!» Тоже хорошо действует.

Избавились, значит, на фермах от уродцев, а куда тем податься?

Тогда как раз случилось у людей нечто, домовым и брауни непонятное. Они стали всякие устройства изобретать. Двести лет пахали на лошадях плугом, домовой дедушка обычно сам показывал, какой масти скотину покупать, а если лошадь не вороная, а, скажем, рыжая, злился, гриву ей по ночам путал. И вдруг вместо лошади – какая-то тарахтелка на колесах, которая еще и воняет! Изгнанников все эти новшества сперва пугали не менее, чем обычных брауни, а потом она наловчились портить трактора, автомобили и велосипеды. Появились летательные аппараты – они и туда полезли. Умели-то они лишь вредить. И детишек своих так растили: главное – навредить.

Кончилось тем, что на той стороне глобуса, в не внушающей доверия Америке, людям надоели необъяснимые отказы техники. Нашелся кто-то умный, понял загадочную природу безобразий, на аэродромы привезли колдунов – индейских, надежных, привезли деревенских ведьм, выбрав тех, что поупрямее и позлобнее. И – все!

Вредители эти, которых американские летчики прозвали гремлинами, поняли, что в Америке им ничего не светит, и стали всеми правдами и неправдами перебираться в Европу. Там они разбрелись кто куда, портя все, что подвернется под руку, и один забрался совсем далеко, в глубинку, где его пожалела, не разобравшись в сути дела, домовиха. Оттуда его и извлек Трифон Орентьевич, тогда еще просто Тришка, и подсадил в колонки ночного клуба, чтобы там наконец прекратились ночные грохоты и вопли.

Потом он нашел для Олд Расти другое место – здоровенный внедорожник, хозяин которого совсем обнаглел. Потом гремлин уже сам высматривал технику, которую стоило бы испортить. И, наконец, поселился на автостоянке.

У домовых развито чувство благодарности, они добра не забывают. Что-то похожее проснулось и в заскорузлой душе Олд Расти. Трифон Орентьевич на дружбу особо не набивался, и все, что делал для гремлина, диктовалось ответственностью: я тебя, дурака, сюда притащил и бросить уже не могу. Но Олд Расти наладил между ними что-то вроде приятельства.

Встречались они редко, Трифону Орентьевичу было не до беготни, забот по дому хватало, но по его распоряжению гремлина подкармливали, а вдовая домовая бабушка Прасковья Перфильевна его тайком пожалела и пригрела, но открыто с ним жить не стала – боялась дурной славы. Так – в гости порой приходил, и то – поди разбери, что лопочет.

Арсюшка и Гордейка нашли отца на шкафу. Там была воздвигнута целая крепость из сумок и чемоданов, в ней мог и медведь с удобствами расположиться – снизу бы его не разглядели. Так что домовые туда преспокойно лазили среди бела дня, а бывало, что прятались от родительского гнева.

Трифон Орентьевич заделывал дырки в большой сумке. В ней лежали старые шерстяные одежки хозяйских детей – хозяйка все собиралась отнести их подруге, да не получалось. А дырка в такой сумке – это открытые ворота для моли.

– Олд Расти велел передать… – Гордейка задумался и выпалил: – Хавай тулю!

– Чего хавать? – удивился Трифон Орентьевич. – Какую тулю?

– Гуд бай, – подсказал Арсюшка.

– Гуд бай – это он всегда говорит. А передать велел…Айхай…лай… тай…

Трифон Орентьевич понял, что напрасно пошел на поводу у старших. Нужно было учить сыновей не только сковородки драить! Время такое – как бы почтенные домовые дедушки ни отбрыкивались, а английский язык даже домовым нужен.

– И еще – фуд ему больше не нужен, – напомнил Арсюшка.

– Так… Что ж он, помирать собрался?

Братцы-домовята переглянулись.