– Может, заболел? – запоздало догадался Гордейка. – Вид у него был – краше в щель заталкивают!

Гробов у домовых не водится, и насчет тех, кого решено похоронить, они тоже не совсем уверены, что это смерть. Просто домовой дедушка или бабушка начинают понемногу усыхать, спят все дольше, и вот их уже нельзя добудиться. Тогда всем миром ищут подходящую щель и прячут туда тельце – мало ли, вдруг проснется, так чтоб выкарабкался.

Трифон Орентьевич почесал в затылке. Он кое-что знал о повадках брауни, от которых происходят гремлины, однако о похоронных обычаях не читал, и чтобы к гремлину прицепилась хвороба – тоже впервые услышал.

– Хавай тулю, значит… А ну, вспоминайте, бездельники, что он на самом деле велел передать!

Назвать домового бездельником – страшное оскорбление, но батя школит своих чад так, как считает нужным. И никто не обижается!

– Вспомнил! – обрадовался Арсюшка. – Хэви метал!

– Это же шум такой! – возразил Трифон Орентьевич, порой вынужденный слушать музыку в комнате старшего хозяйского сына.

– Ну, хэви… Ай хэв, вот!

С немалым трудом восстановили всю фразу «ай хэв ту лив ю».

– «Я должен вас покинуть», – перевел Трифон Орентьевич. – Вот чудак! Куда ж это он собрался? Ладно. Бегите к матери, пусть вам работу даст. Я сам разберусь.

Он не хотел, чтобы жена проведала, что он к Прасковье Перфильевне собрался. Вдовая домовиха может и прикормить, такое бывает, и Маланья Гавриловна про эти штучки наслышана. Хотя в супруге своем ненаглядном уверена, а все же ей такое гостевание не понравится.

Прасковья Перфильевна жила в соседнем доме и состояла при старенькой бабушке. После смерти супруга Прасковья Перфильевна была звана на сходку и там объяснила, что пока может сама управляться по хозяйству, а если ей найдут хорошего мужа из безместных домовых, то будет очень рада, примет его и будет с ним жить. А до той поры она потихоньку привечала гремлина.

Трифон Орентьевич замешкался на шкафу, потом встретил в межэтажных перекрытиях родного деда, Мартына Фомича. Пришлось вступить в беседу. Когда он добрался до вдовой домовихи, близилось утро.

Прасковья Перфильевна впустила его в свое жилище, устроенное на антресолях, и сперва запиралась и увиливала, а потом рассказала: к гремлину два раза приходили какие-то, нашли его на автостоянке, они его и сманили. Говорили на том самом языке, на котором Олд Расти порой обращался к домовихе, да только она ни словечка не понимала. Он, уходя с немногим имуществом, наказал: никому ни слова, и произнес даже волшебные слова «шат ап!» Но на российскую домовиху могло подействовать только суровое «цыц!»

– Каковы из себя? – спросил Трифон Орентьевич.

– Да на него же и смахивают.

– В штанах?

– В портках.

– Зеленых?

– Зеленых…

– И сколько же их было?

– Ох, не знаю…

– Так. Вот только гремлинов нам тут и недоставало! Прасковья Перфильевна, ты домовиха толковая. Не может же быть, чтобы не посмотрела, в какую сторону они подались.

– Вон туда…

Домовиха может знать все, что касается хозяйства, и совершенно не знать даже самой простой географии. Поэтому Трифон Орентьевич поспешил на автостоянку. Там у сторожа в будке жил Вукол Трофимович, он знал всех автомобильных в округе, может статься, и гремлинов заметил.

Вукол Трофимович был стар и умудрен опытом, кроме того, страдал бессонницей. О том, что на стоянке без его ведома поселился гремлин, он не знал, но кое-что странное вспомнил. Точно – в углу, где стояли временно бесхозные автомобили, что-то происходило, и он, Вукол Трофимович, даже решил пойти глянуть – не кикимора ли завелась. Кикимору ни один здешний домовой в глаза не видывал, но слухи о ней ходили – один другого страшнее.

Так что видел он двоих, но в темноте да сослепу толком не разглядел и подумал даже на молодых шкодливых домовых, вздумавших подшутить над стариком. Это был в какой-то мере намек на Арсюшку с Гордейкой. На всякий случай Вукол Трофимович вздумал до утра ходить дозором, и тогда-то увидел на улице процессию, шесть быстрых теней. Двигались не суетливо, споро, след в след, и вид имели какой-то поджарый, тут-то Вукол Трофимович и заподозрил, что никакие это не домовые. Домовой, а особливо домовиха, обычно в теле, и упитанность свою холят и лелеют. Нет для них лучшей похвалы, как если кто дородным назовет.

– И куда ж они делись?

– В сторону Старой Пристани пошли. Им бы с автомобильным сговориться, с Никишкой, он в ту сторону ездит, а они – пешком.

Обычно домовые зовут друг друга уважительно, с отчеством, но Никишка долго болтался безместным, уважения потому не заслуживал, и хотя уже лет двадцать служил автомобильным, отчество никак не приживалось, а был он – Афанасьевич.

– Они не дураки. Знают, что как попадут в автомобиль – не удержатся, что-то в нем поломают, – задумчиво сообщил Трифон Орентьевич.

– Да кто ж такие?!

Тебе про то лучше не знать. Ох…

Трифон Орентьевич вздохнул. Он не понимал, что означает ночное бегство гремлина, да еще в такой компании, но добра не ждал.

Ему доводилось странствовать по городу. Многие домовые дедушки так весь век в своем жилище проводят, что вокруг дома делается – понятия не имеют. А Трифон Орентьевич даже в деревне побывал.

Требовался совет.

И он вспомнил про упрямого и чудаковатого домового дедушку Евсея Карповича. Тот пристрастился шарить по Интернету, и его хозяин Денис, зная эту особенность, нарочно для него завел планшет с выносной камерой, дающей трехмерное изображение. Он, уходя на работу, оставлял планшет на столе, чтобы домовой дедушка развлекался в полное свое удовольствие.

Правда, Денис собирался купить себе квартиру, а не мыкаться на съемной. Он скопил довольно денег, уже искал подходящее жилье – на уме у него была женитьба, сколько ж можно холостяковать? И эти его замыслы очень огорчали Матрену Даниловну – ведь если он съедет, то и Евсей Карпович – с ним вместе, а она как же? Ее отношения с Евсеем Карповичем были довольно сложными, случались ссоры, но терять друга она не желала. Одно дело – законный супруг, который вконец обленился, и совсем другое – тайный избранник Евсей Карпович!

Трифон Орентьевич вернулся домой и сказал жене:

– Малашенька, что-то мы давно в гости не хаживали. Хочешь ли навестить Матрену Даниловну?

– Как прикажешь, Тришенька. А я-то буду рада!

Правила старинного вежества Маланья Гавриловна всегда соблюдала. Но и свой разум имела. Домовихи умны – что бы муж ни сказал, главное – сразу согласиться, а потом уж понемногу повернуть дело так, как следует. Но почтение мужу оказать – это прежде всего! Только пожилые и опытные домовые бабушки могут сразу открыто перечить, и то – не каждый день.