Тем временем они подошли к «Ротонде», театру, в который когда-то регулярно наведывалась по субботам Ирен вместе со своей подругой Этель, ныне покойной, и куда Молли обещал сводить Том, но так и не собрался. На этой неделе там выступали Констанция Оллбрайт и Эдмунд Уайт — музыкальный дуэт, исполняющий песенки из шоу, идущих в Уэст-Энде, если верить афишам.

Молли с детьми дружно повернули назад. Это была крайняя точка их маршрута, и Меган повела их обратно к Тернпайк-стрит.

Вдалеке раздались пронзительные свистки и крики. Молли подумала, что это, наверное, Гарри с приятелями схлестнулись с «чернорубашечниками» и теперь туда прибыла полиция, чтобы прекратить беспорядки.

Когда они вернулись домой, на Тернпайк-стрит, там их уже поджидала Лили. Она принесла с собой яблочный пирог.

— Я испекла его для нас, но он вышел слишком большим, и съесть его целиком мы не смогли.

Несмотря на трения и подводные течения в семействе Райанов, они горой стояли друг за друга в трудные времена. Лили частенько заглядывала в гости с пирогом, говоря, что по ошибке замесила слишком много теста. Паулина приносила фрукты, уверяя, что они уже начали портиться, хотя те выглядели совершенно свежими. Иногда по понедельникам появлялась Глэдис с остатками окорока после воскресного обеда — Энох был единственным из братьев, кто мог позволить себе хотя бы изредка покупать его. Стремясь не отстать от остальных, Молли приобретала вязаные вещи на рынке Пэдди, распускала их на нитки, стирала и вязала свитера для своих невесток. Ей нравилось это занятие, и она не считала его обременительным, разве что оно оставляло ей меньше времени на шитье.

Тем вечером, после того, как дети легли спать, а Лили ушла домой, Молли сидела у окна в гостиной, намереваясь закончить пару перчаток до того, как окончательно стемнеет и ей придется зажечь газовый рожок. Шитьем она предпочитала заниматься в гостиной — только здесь детали перчаток можно было разложить в том порядке, в каком их предстояло сшивать. Обычно она выкладывала их на пианино.

Молли как раз потянулась за тканью для большого пальца, когда внезапно раздался стук в окно. Она подпрыгнула на месте.

— Проклятье! — выругалась Молли, уколов иглой ладонь.

Гарри Бенедикт улыбался ей, глядя в окно. Под глазом у него наливался роскошный синяк. Гарри знаками показал ей, чтобы она открыла окно, что Молли и сделала, опустив верхнюю половинку и опершись на нее.

— Что с тобой стряслось? — поинтересовалась она.

Воротник его рубашки был порван и держался на честном слове.

— Поспорил с фонарным столбом, — сказал Гарри. — Фонарный столб победил.

— И он же оторвал тебе воротник?

— Нет, — признался Гарри. — Это сделали враги.

— А что стало с ними?

— Бежали. В панике рассеялись по окрестностям. — Его глаза удовлетворенно сверкнули.

— Полиция там была?

— Я никого не заметил. А ты что, стала бы переживать, если бы кому-нибудь из копов раскроили череп? — презрительно поинтересовался он.

— Да, стала бы, — холодно ответила Молли. — Я была замужем за полицейским. Он бы не стал нянчиться с «чернорубашечниками», но счел бы своим прямым долгом защитить их.

— Ты ведь знаешь, за что они выступают, эти «чернорубашечники», верно? — Гарри оперся локтями о край рамы, так что их лица разделяло лишь несколько дюймов.

— Разумеется, знаю: они ратуют за авторитарное государство, возглавляемое диктатором вроде Муссолини, за попрание прав личности, за национализм, расизм и многое другое.

У Гарри от удивления глаза полезли на лоб.

— Даже я не сказал бы лучше.

— Почему тебя это удивляет?

— Потому что женщин политика обычно не интересует.

— Я каждый день читаю «Таймс» от корки до корки, — похвасталась Молли.

Пожелай он, она бы процитировала ему результаты последних матчей по крикету, состояние фондовой биржи на момент закрытия вчера днем, температуру воздуха в Париже и сообщила бы о принятии закона о социальном обеспечении в США как о начале «нового курса», провозглашенного президентом Рузвельтом. Мистер Петтигру требовал, чтобы она читала ему все статьи в газете, отчетливо и громко, и раздражался, если Молли запиналась, встретив незнакомое слово.

— Мне показалось, я слышу голоса!

В гостиную вошла Ирен. Ее лицо исказилось яростью, когда она увидела Гарри.

— А ну-ка, убери свои грязные руки с моего окна! — взвизгнула она.

Ирен метнулась через комнату, явно собираясь захлопнуть окно, но Молли оттолкнула ее в сторону, не думая о последствиях. Ей уже двадцать семь лет, и никто, даже свекровь, не может указывать ей, с кем общаться, а с кем — нет.

— Мы всего лишь разговаривали, Ирен, — мягко заметила Молли, уже жалея о том, что оттолкнула старушку, но не собираясь идти на попятный. — Гарри не сделал ничего плохого.

Но Ирен не желала успокаиваться.

— Это мой дом, и я не намерена терпеть здесь его присутствие, — прошипела она.

— В таком случае мы поговорим снаружи.

Молли решительным шагом вышла из комнаты. Завтра ей придется дорого заплатить за это. А она еще рассчитывала, что в их доме хотя бы несколько дней будет сохраняться хрупкое перемирие, прежде чем разразится новый кризис.

— Твоя свекровь, похоже, считает меня дьяволом в человеческом обличье, — сказал Гарри, когда Молли закрыла за собой дверь, и подмигнул ей. — Я не настолько плох.

— Подозреваю, что настолько, — сообщила ему Молли.

Он предложил ей согнутую в локте руку, но она проигнорировала этот жест. Вечер выдался теплым, большинство дверей были открыты, и люди сидели на ступеньках. Стемнело, и скоро фонарщик должен был приняться за работу.

— Неужели ты боишься дотронуться до меня? — поддразнил ее Гарри.

— Боюсь, — коротко ответила Молли. — Не хочу, чтобы у кого-либо сложилось впечатление, будто у нас свидание.

— А вдруг?

— Ни за что!

Он рассмеялся.

— У меня разовьется комплекс неполноценности, если я продолжу общаться с тобой.

Они зашагали по улице, причем Молли старательно сохраняла дистанцию между ними.

— Даже ради спасения собственной жизни комплекс неполноценности у тебя не разовьется, — заявила она.

Похоже, ее слова доставили Гарри удовольствие. Он поинтересовался:

— Как тебе удается читать «Таймс» каждый день? Я почему-то думал, что ты работаешь с утра до вечера.

— А я и работаю. — Молли объяснила ему, что каждое утро навещает мистера Петтигру. — Он ужасный человек с ужасными взглядами. Он считает Адольфа Гитлера «нормальным парнем» и обожает Освальда Мосли. — Мосли был лидером Союза фашистов Британии, к которому принадлежали и «чернорубашечники».