— Да, — слабым голосом ответила Молли после долгой паузы. — Конечно, интересует. Но что же я надену? — запричитала она. — У меня нет ни одного приличного платья. — Ей казалось, что она даже спит в простой черной юбке и блузке, которая знавала лучшие дни.

— Как насчет твоего выходного платья?

— Я уже износила его, и оно просвечивает под мышками. Розовое село после стирки и стало мне тесно в груди. — В этом была виновата Ирен, вздумавшая выварить его. — У меня больше не осталось платьев, кроме зимних, а если я надену одно из них, то просто растаю по такой-то погоде; кроме того, они старые, как моя жизнь.

— Вот, возьми. — Ирен сняла с пальца обручальное кольцо. — Отнеси его в «Анклз» и заложи, а потом купи себе платье.

В том, чтобы заложить кольцо Ирен, не было ничего необычного. Когда Молли ждала Томми и не могла работать, кольцо то отдавали в ломбард, то вновь выкупали, и оно путешествовало туда-сюда, появляясь и исчезая, как чертик из табакерки. Иногда его сопровождало кольцо Молли.

— У меня есть время, чтобы сбегать в «Блэклерс»?

— Времени в обрез. Заодно купи себе и чулки. Пока тебя не будет, я нагрею воды, чтобы ты искупалась. Можешь воспользоваться одеколоном, что Паулина подарила мне на Рождество, и возьми один из маленьких вышитых платочков, которые принесла Лили. Да, и не забудь надеть жемчужное ожерелье и сережки, которые ты получила в подарок от своей тетки из Нью-Йорка.

Когда Молли вернулась, дети уже догадались, что происходит нечто необычайное. Они столпились вокруг своей матери в кухне, когда она разделась до нижнего белья, чтобы вымыться.

— А почему ты моешься днем? — пожелала узнать Меган.

— Потому что у меня важное собеседование, родная.

— Что такое собеседование, мамочка? — полюбопытствовал Джо.

— Встреча с кем-нибудь. — Молли провела фланелевой тряпочкой под мышками. — Мамочка встречается с мужчиной, чтобы поговорить с ним насчет работы.

— Работы где? — подала голос Броуди.

— В театре «Ротонда», родная моя.

— Мама, ты не помыла за ушами, — заметил Томми. — А меня ты всегда ругаешь, если я не помою за ушами.

— «Вымою за ушами», Томми, а не «помою», — высокомерно поправила его Меган.

— Отцепись к чертовой матери, — сказал Томми.

Молли перестала мыться и, не веря своим ушам, уставилась на сына.

— Томми Райан, что ты себе позволяешь? Как ты смеешь употреблять такие выражения? Будь твой отец жив, он перекинул бы тебя через колено и отшлепал так, что ты неделю не смог бы сидеть.

— А что здесь такого? — Томми с вызовом уставился на мать. — Все говорят: «Отцепись к чертовой матери».

— Позволь в этом усомниться, Томми. Некоторые мальчики, может быть, и говорят, но поступают при этом очень плохо. — Теперь ей придется повнимательнее присматривать за ним, иначе из него вырастет сущий шалопай. — Ты не должен больше никогда так говорить. Ты слышал, что я тебе сказала?

— Да, мама. — Томми явно разрывался между желанием вновь сказать ей, чтобы она отцепилась к чертовой матери, и расплакаться, что случалось крайне редко, поскольку он не был плаксой.

Молли вздохнула с облегчением, когда он все-таки заплакал, хотя у нее уже не было времени утешать его.

На выручку пришла Ирен.

— Он просто повторил чужие слова, не понимая, что говорит, правда, Томми? — Она взяла малыша за руку, которая оказалась перепачканной, и вывела его из кухни. — Пойдем со мной. Пусть твоя мамочка приведет себя в порядок. Молли, у тебя осталось всего тридцать пять минут, — напомнила она невестке. — Будет невежливо, если ты опоздаешь.

— Я уже почти готова.

Платье, купленное в «Блэклерс», было далеко не самым красивым из тех, что Молли там видела, — льняное, цвета беж, с воротником и расклешенной юбкой, короткими рукавами и узким поясом, — но выглядело элегантнее многих, и к нему прекрасно подходил жемчуг, подаренный теткой Мэгги.

— Как я выгляжу? — поинтересовалась Молли у детей, которые, как приклеенные, ходили за ней следом по всему дому.

— Красиво, мамочка, — хором заявили Меган и Броуди.

— Мило, — заметил Джо.

— Ты классно выглядишь, мама! — выпалил Томми и вновь расплакался.

Ирен проводила невестку на улицу.

— Удачи, милая. Я буду держать пальцы скрещенными до твоего возвращения.

Они обменялись ласковым поцелуем.

— Я люблю вас, Ирен, — сказала Молли.

— Знаю, Молл. И я тоже люблю тебя.

1936 год

По вечерам в субботу в кассу всегда выстраивалась длинная очередь, главным образом за билетами на самые дешевые места, деревянные скамьи в задней части балкона, которые стоили три пенса. Передний ряд балкона обходился уже в шесть пенсов, а партер, с его обитыми кожей креслами, стоил девять пенсов и шиллинг. Все надевали лучшую одежду и пребывали в неизменно приподнятом настроении, ожидая спектакля, приветствуя аплодисментами и громкими криками начало и конец каждого акта, хотя время от времени раздавался и неодобрительный свист, которым зрители выражали недовольство плохой игрой.

Бродячие актеры, развлекавшие очередь, иногда выступали лучше своих коллег на сцене: жонглер Джонти, например, который в будние дни работал страховым агентом, Спит и Спэт, прекрасно танцевавшие вдвоем, или Джон Ллойд, которому было всего пятнадцать, но который уже обладал красивым и сильным голосом.

Мэри Блюнн, личико которой походило на розовое яблоко, продавала увядшие фрукты. В теплую погоду торговец мороженым, приезжавший на велосипеде, собирал неплохую выручку, хотя вафельные стаканчики приходилось быстро съедать, поскольку с ними в театр не пускали — администрация опасалась, что капли мороженого испортят мягкий толстый ковер в фойе и на лестнице. Фойе было круглым, как и сам театр, и стены его были задрапированы алым бархатом, а деревянные панели выкрашены под золото. На потолке сверкали и переливались канделябры.

В театральной кассе, крошечной каморке, отделенной от фойе стеклом, Молли ждала, пока двери откроются и внутрь хлынет публика, что могло случиться в любую секунду, поскольку часы показывали половину восьмого. Представление начиналось в восемь. Вместо обычных развлечений — нескольких певцов и акробатов, комедиантов и магов, — на этой неделе в «Ротонде» давали спектакль «Мария Мартен: убийство в красном амбаре» с Тодом Слотером в главной роли. Всю неделю театр был набит битком, и многие матери семейств приходили посмотреть на него два, а то и три раза кряду.

Мистер Самсон, швейцар, поражавший великолепием своей темно-бордовой униформы с золотым шитьем, распахнул дверь, и люди хлынули внутрь. В течение следующего получаса Молли была страшно занята, отрывая билеты разного цвета: желтые — на самые дешевые места; синие — на передний балкон; розовые и красные — в партер. Последних, впрочем, она продала не слишком много, поскольку их, как правило, приобретали заранее. Посетители, одетые получше, предъявляли свои билеты мистеру Самсону, который принимал их с величественным поклоном, шевеля при этом напомаженными усами.