Лишения жителей страны с каждым днем проявлялись все сильнее. Восьмого января 1942 года хлеб начали выдавать по карточкам. В те же дни мясо подорожало на пятнадцать курушей, а дрова – на семьдесят.

Денег зачастую не хватало, однако, даже когда они и были, купить на них что-либо становилось все сложнее и сложнее.

Двадцать четвертого февраля, когда Леман сообщила всем о том, что ждет ребенка, в Анкаре советскими спецслужбами было совершено покушение на немецкого посла фон Папена. Турция в любой момент могла вступить в войну. Молодая женщина, осознавшая, что носит в себе новую жизнь, не могла не задуматься над тем, в какой мир придет ее дитя. Однако несмотря на все эти трудности, новость о прибавлении очень обрадовала всю семью.

Доктор посоветовал Леман хорошо питаться и активно включать в диету молоко, мясо и яйца. Правда, он и сам прекрасно знал, что это невозможно. Двадцать шестого февраля была сокращена норма выдачи хлеба. Рабочим полагалось 750 граммов, иждивенцам – 300, детям – 150. Беременной женщине было тяжело выносить ребенка, питаясь 300 граммами хлеба и не получая необходимых мяса и сахара. Но все же женщины продолжали рожать и с нетерпением ждали появления младенцев на свет.

Чужие бомбардировщики порой по ошибке бомбили турецкие поселки, военные корабли, совершая маневры, время от времени обстреливали город, и вместе с этими бедствиями росли цены на хлеб, а значит, росла и нищета.

Шюкран, желая помочь семье, устроилась на работу.

В то время Сеит все чаще испытывал необходимость в отдыхе. Когда он бывал дома, то старался занять себя работой в саду. Благодаря его заботе сад был ухожен. Цвели синие гиацинты, рассаженные по клумбам, лоснилась плакучая ива, плодоносили фруктовые деревья, по изгороди вились виноградные лозы. Сад напоминал ему о Крыме, и Сеит с нетерпением ждал, когда нальется сахаром и соком недозревший виноград.

Весной 1942 года, рано утром полив сад и отправившись на работу, Сеит внезапно почувствовал, что ему стало получше. В последний раз он курил очень давно. Однако сегодня, в честь наступившей весны, ему захотелось затянуться одной-единственной сигаретой. Спускаясь по склону в Ортакее, он остановился и достал портсигар. Держа в руках сигарету, он будто бы прикасался к старому другу. Да, он скучал по запаху табака. Мужчина вмиг повеселел. Шаг его ускорился. Он чувствовал себя превосходно. Впервые за много месяцев он сумел нагнать уходивший трамвай.

В тот же день Мюрвет, вернувшись с покупками, заметила, что в доме не горит свет. Шюкран планировала остаться у сестры в Кадыкее. Сеит, должно быть, задерживался в Бейоглу. Неужели ее муж возвратился к прежней жизни? Оставив пакеты на кухне, она поднялась на второй этаж и открыла дверь гостиной. Сеит никак не отреагировал на приход жены. Он высунул голову в окно и наблюдал за тем, как море нежится в красках заходящего солнца. Мюрвет подумала, что он, должно быть, снова лишился работы. Кто знает, может, он с кем-нибудь поругался или, вспылив, все опять бросил. Приблизившись к тахте, она осторожно спросила:

– Как дела, Сеит?

Немного выждав, она присела рядом с мужем и зажгла стоявшую на треножнике лампу. Когда свет упал на лицо Сеита, Мюрвет в ужасе отпрянула. Лицо его было белее бумаги. Под глазами образовались фиолетовые круги. Со лба струился пот. Плотно закутанный в одеяло мужчина дрожал от холода. Устало посмотрев на жену, он произнес:

– Так себе.

Испуганная до смерти Мюрвет заметила на одеяле капли крови.

– Сеит!

– У меня очень болит спина.

Его голос, прежде громкий и чистый, теперь был тихим. Мюрвет поняла, насколько опасно положение. Но вот только куда бежать и к кому обратиться? В тот вечер Сеит не съел ни кусочка. Ночь он провел в лихорадке. Утром следующего дня Мюрвет обнаружила на пороге Яхью. Тот волновался за Сеита, ушедшего с работы днем ранее по причине плохого самочувствия. С Яхъей был доктор, и диагноз был очевидным: плеврит перешел в туберкулез, домашнее лечение становилось невозможным. Однако несмотря на уговоры, Сеит отказался покидать дом. Яхья заплатил за услуги доктора и выписанные лекарства. Он также оставил Мюрвет немного денег на дополнительные расходы. Уходя, он был очень расстроен.

– Если вам что-то понадобится, сразу же звоните мне. В любое время.

– Спасибо, Яхья-бей. Даже и не знаю, как мы можем вас отблагодарить.

Яхья ободряюще положил ладонь на плечо женщины:

– Вы ничего мне не должны, Мюрвет. Даже думать об этом не смейте! Он мне как брат.

Всякий раз, когда им требовался доктор, Сеит и Мюрвет с тяжелым сердцем звонили Яхье. Постепенно они распродали все находившиеся дома ковры. Однако в военное время выручить за них приличные деньги было сложно.

Когда муж страдал от особенно сильных приступов боли, Мюрвет отпрашивалась с работы и оставалась дома. Разумеется, в таких случаях она лишалась оплаты за рабочий день. В остальное время она, постоянно думая о доме, уходила на фабрику и вечерами с тревогой возвращалась. Мюрвет также боялась, что Шюкран заразится от отца, и поэтому отправила младшую дочь к сестре.

Сеит, не поднимаясь теперь с постели и положив голову на подушки, с горечью смотрел в окно, из которого виднелись Босфор и холмы Ортакея. Он чувствовал, что ему не становится легче. Боль, исходившая из легких, распространялась от спины до шеи и сдавливала ребра. Казалось, будто на его грудь положили огромный валун. Ему постоянно не хватало воздуха, и поэтому окно никогда не закрывали. Он пытался дышать глубоко, но чем глубже он вдыхал свежий воздух, тем резче становилась боль.

То лето Сеит провел дома. Пару раз, чувствуя улучшение, он выходил в сад. Наконец-то начали цвести нежно-розовые розы, которые он так старательно выхаживал. Он захотел вдохнуть их тонкий приятный аромат. Однако стоило ему нагнуться, как спину схватила острая боль. Сеит, корчась, отпрянул. По лицу струился пот. Он почувствовал, что ему становится хуже. Одернув руку, коснувшуюся бутона, он выпрямился. Держась за стены, поднялся на второй этаж. Туда вело десять ступеней. То и дело переводя дух, добрался до своей комнаты и лег на тахту. Он знал, что к концу дня устанет еще больше.

Шестого июля 1943 года Леман родила мальчика. Слава Аллаху, нужда и нехватка продовольствия никак не отразились на здоровье младенца, которого назвали Корханом. Крепыш весил пять с половиной килограммов. Однако Леман, родив, исхудала и стала похожей на тростинку. Когда она спустя неделю вышла из больницы, мужа рядом с ней не было. Она вернулась домой в сопровождении матери. Последовавшие за выпиской дни были тяжелее самой беременности. Она могла кормить сына только грудным молоком, но для того, чтобы оно у нее было, молодой женщине требовалось хорошо питаться. Но не было такой возможности. И Сабахаттин, и Шюкран рано утром уходили на работу в Кадастровое управление Картала и возвращались поздно вечером. Уход за ребенком, готовка, стирка, глажка – все это не оставляло Леман времени для того, чтобы насладиться материнством. Когда вечером вся семья собиралась за столом, у нее зачастую не оставалось сил для того, чтобы поесть. Когда утром она пыталась найти в кухонном шкафу оставленный ею для себя ужин, то обнаруживала, что там пусто. Должно быть, голод мучил работавших сильнее, чем ее.