– Пожалуйста, возьмите!

Женщина ошарашенно посмотрела на своего спасителя.

– Нет, благодарю. Что же вы сами будете делать? Оставьте себе.

Сеит поднялся с места и укрыл детей своим пальто.

– Отказа я не приму. Смотрите, дети замерзли.

Женщина хотела возразить, однако Сеит не позволил ей раскрыть рот. Сев на свое место, он наполнил рюмку водкой и улыбнулся.

– Я привык к такому климату. К тому же мне есть чем согреться.

Затем, выудив из сумки книгу, принялся ее читать. Больше делать было нечего.

Они вырвались из снежного плена на исходе второго дня. Сеит оставил свое пальто женщине с детьми. Им предстояла еще более дальняя дорога. Молодая женщина, не поверившая в то, что у нее теперь есть меховое пальто, с удивлением смотрела вслед сумасшедшему незнакомцу.

Когда Сеит добрался до Кайсери, его подкосила сильная простуда. Поначалу он не хотел идти к врачу, однако в итоге сдался. Жар был настолько сильным, что мужчина временами терял сознание. Доктор сказал, что у него пневмония, и, выписывая рецепт, прибавил, что потребуется долгое и интенсивное лечение. Спустя две недели у Сеита развился плеврит – положение усложнилось, когда больной вернулся в Анкару.

Ковры, которые Сеит привез из последней поездки, были распроданы. Затем семья Гюрчынар начала тратить деньги, отложенные на черный день. Несмотря на то что Сеит пару раз предпринимал попытку подняться с кровати, болезнь брала свое, и он в бессилии опускался на подушку. Кашель и жар не прекращались ни на минуту. Сеиту казалось, будто в его легкие насыпали песок. Когда он пытался вдохнуть, эти песчинки словно впивались грудь и вызывали ужасную боль.

Аренда дома, в котором они жили, обходилась в пятьдесят пять лир. Мюрвет, знавшая о том, что отложенных денег надолго не хватит, начала нагружать себя дополнительной работой. Иногда к их дому подъезжала машина Исмета-паши, и шофер выгружал оттуда объемные мешки. Все соседи с изумлением пытались угадать их содержимое. Но никакой тайны не было. Шофер привозил на починку поношенные чулки жены паши Мевхибе- ханым и их детей.

Пятнадцатого февраля правительство решило инициировать конфискацию провизии у тех, у кого ее было больше, чем требовалось. Голод сыграл в этом решающую роль. Каждого жителя обязали делиться запасами. Проводились обыски, и прятавшие еду наказывались.

Сеит разделил один из последних привезенных мешков муки с Камилем-беем и Хаккы. Содержимое другого мешка раздал беднякам. Из последнего мешка он напек чебуреков и развез их по ресторанам. Когда он вечером вернулся домой с пустыми корзинами, то уже не мог стоять на ногах. Камиль-бей, увидев, что Сеит вот-вот упадет у ворот собственного дома, тотчас же побежал к нему. С помощью шофера он завел его в дом. С того самого момента Сеит был вынужден соблюдать постельный режим. Несмотря на лекарства, призванные бороться с его недугом, он не чувствовал облегчения.

В тот день Мюрвет, как и обычно, прошлась по магазинам Анафарталар, Чанкаи и Кызылая, собирая чулки. Когда она вернулась домой, то с ужасом обнаружила, что там не осталось ни кресел, ни радио. Вскрикнув, она подбежала к сидевшему на одном из двух уцелевших деревянных стульев Сеиту:

– Сеит! Что ты наделал?! Почему?!

Она начала плакать. У Сеита не было сил, чтобы успокоить ее. И, дабы иметь возможность говорить, он дождался, пока она успокоится сама. А затем объявил:

– Мы уезжаем, Мурка. Уезжаем в Стамбул.

– И ты говоришь мне об этом сейчас? После того, как все продал?

– Мы не смогли бы увезти все с собой. В стране военное положение. Никто не посадит тебя в поезд со всеми этими вещами.

– Но… я годами собирала приданое для девочек! Все наши ковры, платки…

– Война вот-вот доберется до нас, Мурка, а ты говоришь мне о приданом. К тому же я больше не могу работать в Анкаре. Нужно вернуться в Стамбул.

Мюрвет уселась на другой стул. Сил у нее больше не осталось.

– Почему мы не можем обосноваться на одном месте, Сеит? – устало спросила она. – Почему мы постоянно вынуждены жить то там, то тут?

– Почему? Потому что… Потому что я так и не отыскал места, которому хотел бы принадлежать, где хотел бы жить. Есть дом, по которому я скучаю. Но он далеко, очень далеко. Ничто никогда не заменит мне тот дом. К тому же сейчас я болен, и это только усиливает мою тоску. Так что доделай свои дела на завтра. Больше работы не бери. Через день уезжаем, я займусь билетами.

Холодным днем 2 февраля семья Гюрчынар села в поезд. Прощание с соседями и друзьями выдалось долгим и горестным. Соорудив из обрывков тряпья портянки, Сеит спрятал туда оставшиеся деньги. Среди взятых с собой вещей также было немного муки, риса и сахара, припрятанных на черный день.

С тех пор как правительство объявило чрезвычайное положение, все пути, ведшие к европейской части Турции, кишели военными. Поезда были забиты до отказа. Бывало, по одному билету проезжали целые семьи. Они по очереди садились на одно-единственное место. Сеит, видя в поезде молодых людей, одетых в военную форму, вспоминал собственное прошлое. В душных переполненных вагонах его здоровье значительно ухудшилось. В ушах Сеита гудело, голова кружилась, по спине струился холодный пот. Однако он понимал, что если проедет весь путь сидя, то поступит нечестно по отношению к другим. Именно поэтому он стойко стоял на ногах и усаживался лишь тогда, когда наступала его очередь. В очередной раз усевшись на сиденье, он почувствовал, что совсем ослаб. Он закрыл глаза, чтобы не чувствовать усилившуюся боль в легких, а когда он распахнул их вновь, то увидел перед собой трех юношей, еле стоявших на ногах и державшихся друг за друга, дабы преодолеть качку поезда. Сколько лет им было? Восемнадцать? Девятнадцать?

Сеит, вспомнив весь тот ужас, который ему довелось пережить в Карпатах зимой 1916 года, искренне пожелал, чтобы эти дети никогда не увидели настоящей войны. Война – это ад наяву. Сколько лет было Владимиру, когда тот умер? Наверное, он был лишь на пару лет старше Сеита. Когда Сеит вспомнил израненное тело Владимира, на его лице проступило страдание. Он вспомнил похороны. Джелиль, Осман, Миша и Сеит похоронили дорогого друга у небольшого леса чуть поодаль от офицерской ставки. У деревянного креста, поставленного на могиле, Миша перекрестился, другие же, сложив ладони, прочитали молитвы. Так поручик Владимир Савинков был оставлен в Карпатах и оплакан своими друзьями.

Когда поезд прибыл в Стамбул, город встретил их свинцово-серым небом и накинутым на себя белоснежным покрывалом.

На вокзале семья разделилась. Леман с мужем и золовкой направились в дом свекрови, жившей в Бейлербейи, а Сеит, Мюрвет и Шюкран – к Фетхийе, жившей в Ортакее.

Когда они подошли к дому, то увидели, что лицо Фетхийе, распахнувшей двери, опухло и покраснело от слез. Оказалось, что ее муж Этхем умер неделю назад. Ему было всего тридцать два года. Сеит всегда с особым уважением относился к Этхему, и весть о его смерти очень огорчила его. Он усадил на колени Севим и Сечкина, двоих детей покойного друга, восьми и шести лет, и обнял их. В тот вечер был праздник Мевлюд – день рождения пророка Мухаммеда. Сеит наполнил банки, стоявшие на кухне, привезенным сахаром. После чтения Корана, когда вся семья собралась вместе, каждый понял, что в его жизни, кроме этого воссоединения, больше нет приятных волнений и радостей.