его опустились, взгляд уткнулся в пол.

- Я осведомлен о печальном положении дел сэра Крамароу,- сказал доктор Доу.- Я знаю, как для него это важно.

- Гм.- Пиммз пристально поглядел на доктора.- Вы побывали в этом змеином логове…

- Простите?

- В Клубе джентльменов-любителей науки. Уж они явно не упустили случая возвести как можно больше напраслины на сэра Крамароу. Должно быть, сэр Уолтер просто счастлив.

- Он сообщил суть сделки. Сказал, что если сэр Крамароу выиграет пари, он погасит все его долги.

- Это так,- вынужденно признал мистер Пиммз.

- А еще он сказал, что вы служите в банке Ригсбергов и приставлены к сэру Крамароу, чтобы проследить, куда тратятся их деньги. Зная репутацию этого банковского дома, можно уверенно заявлять, что они уже давно бы отобрали у сэра Крамароу залог, а именно его особняк в Сонн, но так как этого не произошло… полагаю, вы не сообщили вашему начальству о реальном положении дел.

- Вероятно, как друг я лучше, чем как служащий банка,- сказал мистер Пиммз, грустно улыбнувшись.- Сэр Крамароу… вы понимаете, его обаяние, его… Да что я вам рассказываю! Вы и сами имели счастье познакомиться с этим изумительным джентльменом. Несправедливо, что этот город так с ним обходится.

- Вы правы, мистер Пиммз.- Доктор кивнул.- Но я полагаю, скоро череда неудач сэра Крамароу завершится. Мистера Келпи освободят, и мы поймаем Черного Мотылька. Вы еще будете здесь, в участке?

- Недолго. Мне нужно вернуться в банк.

- Меня ждет пациент, поэтому я отдам вам лекарство для мистера Келпи. Это запас из его кабинета в ГНОПМ.- Доктор достал из саквояжа три небольшие склянки с черной жидкостью без каких-либо этикеток: - Пожалуйста, передайте их ему как можно скорее.

- Но до его освобождения меня вряд ли пустят…

- Констебль Дилби. Он кажется хорошим человеком. Передайте через него.

Мистер Пиммз кивнул.

Доктор Доу попрощался с клерком, застегнул пуговицы пальто, бросил быстрый острый взгляд на сержанта Гоббина, уже занятого беседой с кем-то из коллег, и направился к выходу.

Шумиха в участке улеглась, все вернулись к прерванным делам, а Шарки был выключен и надежно упрятан в чулан.

Прежде чем покинуть Дом-с-синей-крышей, уже на самом пороге, доктор услышал кое-что, что заставило его замереть на месте:

- …и он заявляет, что кукла отрезала ему лицо, можешь поверить?!

Натаниэль Доу резко обернулся. Мистер Пиммз тихо разговаривал с констеблем Дилби, старик Лоусон что-то ворчал себе под нос, бросая взгляды на дверь чулана и гадая, подходящий ли момент снова выпустить Шарки, или еще рановато. А у стойки мистера Гоббина стоял, вальяжно облокотившись о нее, незнакомый полицейский с пышными рыжеватыми бакенбардами. Судя по нашивкам, тоже сержант. Говорил именно он.

- Этот папаша совсем с цепи сорвался! Бездоказательно клевещет на почтенных людей, грозится сообщить в газеты. Заявил, что пойдет к этому писаке Трилби. Уверен, они же сами с женушкой и отчекрыжили морду мальчишке! Что это, редкость в Габене?

- Шалил, небось, или огрызался,- усмехнулся Гоббин – по его лицу было видно, что он получает невиданное удовольствие от жуткой истории, которую рассказал ему коллега.- А ты видел этого мальчишку? Там совсем кровавое месиво? Тошнотворное?

- Да я тоже хотел бы глянуть,- пожаловался незнакомый сержант.- Но он весь замотан бинтами, ничего не видать. Да и, говорят, уже пришили ему лицо обратно.

- Да, жалко. Хотел бы я поглядеть на его первый денек в школе без кожи.

- Да уж, презабавное было бы зрелище…

Натаниэль Доу сжал зубы. Он видел этого бедного мальчика, он лично пришивал ему лицо на место, он до сих пор слышал дрожащий голос его матери, видел ее полные слез глаза. Более того, прямо сейчас этот самый ребенок ждет его для перевязки.

Семейство Мортонов постигло ужасное несчастье – они не заслуживали, чтобы о них такое говорили, но поделать с этим доктор ничего не мог. Единственное, что он мог сделать, это избавить себя от мерзости полицейского ведомства, которая словно липкой маслянистой пленкой оседала на коже.

Он развернулся, толкнул дверь и покинул Дом-с-синей-крышей.

***

Человек, забившийся в угол узкой тюремной камеры, походил на старую, потерявшую форму перину со сбитой набивкой, съехавшей куда-то книзу. На нем были лишь штаны да рубаха. Грязные босые ноги сучили по заплеванному ледяному полу, на них алели следы, оставленные полицейскими дубинками.

Узник трясся, но не от холода или полученных травм. Его колотило, а от одолевающего жара, казалось, кипела кровь. Перед глазами все плыло. Он запустил дрожащие пальцы в спутанные, слипшиеся от пота волосы. Его мокрое осунувшееся лицо совсем не походило на лицо того, кого вчера засунули в это помещение: кожа побелела и словно бы даже истончилась, под глазами прорисовались черные покойницкие круги, жутким узором на лбу и висках проступила сеть ветвистых синеватых вен. Этому человеку было плохо. Лихорадка, казалось, разрывала его на куски.

- Я… не знаю. Я не знаю… Не знаю я…- сорванным голосом хрипел заключенный.- Я… не… знаю…

- Все ты знаешь,- последовал ответ, произнесенный негромким тягучим голосом.- И ты все мне расскажешь.

Заключенный поднял испуганный взгляд, но увидел лишь черную тень, стоящую по ту сторону решетки.

В каталажке Дома-с-синей-крышей свет был погашен. Прочие арестованные забились в разные щели, перепуганные до смерти. Человек-тень повторил:

- Ты мне все расскажешь.

Казалось, у него и вовсе нет лица – оно было туго затянуто черным шарфом, а глаза скрывались под защитными очками с затемненными стеклами. Этот человек вел себя так спокойно, как будто не только это помещение, но и весь полицейский участок принадлежали сугубо ему.

- Ты никогда отсюда не выйдешь, никогда,- угрожающе проговорил он.- Ты слышишь меня? Отвечай мне!

- Я не знаю.

- Где Черный Мотылек?

- Я не знаю. Он где-то в городе… выпущен на свободу.

- Не пытайся запудрить мне мозги. Ты ведь знаешь, о чем я. Другой Черный Мотылек.

- Что? Я не понимаю…

- Я все знаю,- зашипел человек в черном.- Гиблинг, старый мерзавец, всех провел. Вы с ним привезли сюда Черного Мотылька еще двадцать лет назад и спрятали его. Спрятали его ото всех.

- Профессор Гиблинг ничего не спрятал. Я ничего не прятал!

Человек в черном рассмеялся.

- Профессор Гиблинг, очевидно, считал, что его жизнь