На следующий день пытаюсь поговорить с ним, беру его спокойствием, выдержкой, столь редко бывающей у меня. Убеждаю заняться здоровьем, а не потакать капризам жены, которая себялюбива, эгоистична, ведет себя по отношению к нему нехорошо, не настаивая на лечении, что серьезно должно заставить задуматься, любит ли она его по-настоящему.

Леша с серьезным выражением лица, таким необычным для него, с какой-то внутренней напряженностью, отказывается продолжить разговор — меня это очень огорчило. Друг детства меняется на глазах, здравый смысл уступает женским капризам.

31 августа — Вот и лето прошло. Август был какой-то для меня беспокойный, суматошный. Получил письмо из Арнаутовки от Трофима Зануды, я так к ним и не собрался в этом году, никуда не ездил, да уже и не поеду отдыхать. Может, это и не совсем верно. Возобновил работу над повестью. Дело идет туго: отвык. Надо «вжиться» — целиком погрузиться в материал. Повесть лежала пять месяцев, и я от нее порядком отстал. Потребуется не одна неделя, чтобы «вжиться». С утра читал «ЛГ», писал дневник и свои замечания к кинофильмам, просмотренным в августе. Качеством замечаний недоволен: они примитивны и стандартны.

Проспал после обеда 2,5 часа. Позор! Так «работать» над повестью можно 5 и 10 лет.

8 сентября — Был на Арбате в «Военной книге», смотрел списки печатающейся литературы, сделал выписки и направился на встречу с бывшим однополчанином Кузьминым. Сидим с ним на бульваре, вокруг ребятишки из детского сада. Занимательные человеки!

Удивляюсь ограниченности Кузьмина, к тому же он скуп и антисемит. Мир его стремлений удивительно примитивный. Уверен, что он нигде не учится, для этого у него не хватит силы воли, энергии и трудолюбия. Общение с ним едва ли будет полезным для меня. А заниматься воспоминаниями о прошлой жизни — толочь воду в ступе!

По пути домой видел на нашей улице трех больших военачальников в сопровождении порученца-полковника. Один из них Конев, второй, кажется, Василевский, а третьего я так и не разглядел.

Действительно, день встречи ветеранов.

11 сентября — Вечером зашел к Дмитриевым, у них гостья — какая-то старая, но видная собой накрашенная женщина. Оказывается, это литкритикесса Елена Федоровна Книпович, в свое время якобы была любовницей А. Блока. Организуется стол, пьем столичную водку и беседуем. Когда я сказал, что в прошлом году впервые (в школе) прочел от начала до конца «Евгения Онегина» — удивление на лице и не хотела верить, тем более Ц.Е. представила меня как будущего писателя. Ц.Е. за столом подчеркнуто все внимание уделяет Книпович — сама подливает в рюмку и подкладывает в тарелку, даже очищает яйцо от скорлупы.

Это некрасивая черта — рабское преклонение перед людьми с именем и положением, лесть и подхалимаж, которые, к сожалению, уживаются в Ц.Е. с хорошими качествами.

15 сентября — Резко и внезапно похолодало. Дует сильный леденящий ветер, руки мерзнут. Холод сегодня удивительный, и надеть нечего. Пальто нет. В связи со сдачей экзаменов в школе и вступительных в университет задержался с прохождением очередного освидетельствования в ЦВЭКе, и пенсию задержали на три месяца9. Написал заявление начальнику пенсионного отдела УМВД Мудрецову с просьбой оказать материальную помощь для приобретения пальто.

Вечером навестил школьную учительницу Александру Ивановну. Ей сегодня 50 лет, выглядит хорошо, полна свежести и приятных воспоминаний об отпуске. Отдыхала под Киевом, в Буче. Насколько помнится, это то самое место, куда в 1949 году я ездил за «бургомистром».

А ночью — опять бессонница.

22 сентября — Писал много и под конец перестал соображать, что сделано хорошо, а что — плохо. К вечеру заметил вот что — во мне пропал «критик» (мысль Толстого).

Проклятая обстановка совместного проживания в одной комнате людей разных взглядов и интересов10.

30 сентября — Мои записи в дневнике стали очень скучными. Это объясняется тем, что нигде не бываю, из дома почти не выхожу и почти ни с кем не общаюсь. И работать не могу.

2 октября — В журнале «Октябрь» прочел заметку о «Жатве» Г. Николаевой. Этой высокомерной даме воздали по заслугам за ее дилетантство и поверхностное знание литературы. Так ей и надо!

10 октября — Начались занятия в МГУ. Вечером отправился на лекции, которые проходят в здании филологического факультета. Аудитории маленькие и узкие, народу — уйма, яблоку негде упасть. Теснота и духота. Организация никудышная и порядка мало.

Первая лекция — марксизм-ленинизм. Коммунистическая аудитория забита: сюда собраны студенты-первокурсники со всех факультетов. Читает женщина скучно, и всем ее лекция не понравилась. Затем лекция по современному русскому литературному языку. Читает ее старичок, чудаковатый до странности, в нем есть что-то «музейное». Говорит очень тихо, задние ряды ничего не слышат. Все-таки очень много значит то, как подается материал. Встретил очень многих лиц, знакомых по совместной сдаче экзаменов, в перерыве между лекциями болтал с ними без удержа, а потом жалел: нужно учиться, а не заниматься болтовней.

Что сказать об этих моих новых знакомых?

Василий Бобровский — комсорг какого-то научно-исследовательского института. Парень простой и, как мне показалось, бесхитростный. Чем-то симпатичен мне.

Евгений Минович — в прошлом сержант авиации, из культурной интеллигентной семьи, любит острить, ко многим относится скептически.

Миша Гордин — работает в какой-то военной газете, за 30, симпатичный. Член бюро Центрального дома журналистов, у него в этом мире полно знакомых.

Боря Сакен — юноша из числа золотой молодежи, нахватавшийся верхушек и имеющий большое количество знакомых. Говорит не спеша, со своеобразным (одесским) акцентом. Походка шаркающая, очень медленная. Обнаруживает осведомленность в разнообразных жизненных вопросах. Судит обо всем пренебрежительно и высокомерно. На мой решительный протест по поводу одного непочтительного высказывания о Горьком сказал: «Не дави творческую мысль!», как будто она у него есть.

Виктор Околов — парень неплохой, очень откровенный, немного странный, вернее, чудаковатый, но совсем не глупый. Поступил на географический факультет, а теперь жалеет — любит литературу и ходит на лекции нашего факультета, хочет перевестись. Парень занятный, надо чаще с ним общаться.

Митя Чижов — с толстым, каким-то обрюзгшим лицом. Любит острить, но остроумие у него пошловато-грубое. Болтлив удивительно, но высокие материи — литература и искусство — его интересуют неглубоко.

Евдокимов — с большим апломбом распространяется о литературе и о «затирании» молодых, говорит о том, чего не знает. В одном из разговоров я его оборвал, а потом подумал, что зря. Человек он мелкий, и не стоит на него энергию тратить.

Это, так сказать, мои первые впечатления.

Дома пообедал — и к Штейманам. Сидел у них до 12 часов ночи, читал «Молодую гвардию».

12 октября — В библиотеке Литературного института достаю редкие книги: двухтомник «Русские писатели о литературе» и книжку В. Гебеля о Лескове. Интересно, что книги в очень хорошем состоянии: видимо, будущие писатели не утруждают себя изучением высказываний классиков. Не любят учиться даже в Литинституте!