– Мы?

– Чешский и Словацкий добровольческие полки начали получать форму и ждут приказа на выдвижение.

– Хорошо. Постарайтесь удержать Румынию и Сербию от необдуманных действий. Италию я возьму на себя. А господин Гирс пока займется решением вопроса с австро-венгерским посольством в Москве. Нам нужно посеять больше хаоса и потянуть время.

Главковерх склонил голову:

– Слушаюсь, государыня.

Маша хищно усмехнулась:

– Если у Германии не получится увеселительной прогулки, а Австро-Венгрия не поднимет руки, то нам это только плюс. В этом случае Румынию и Сербию возможно будет удержать от активных действий на какое-то время. Хотя бы до 22 ноября.

* * *

Империя Единства. Россия. Москва. Кремль. Большой Императорский Кремлевский дворец. 9 октября 1918 года

Журналисты «Кремлевского клуба» сдержанно переговаривались между собой. Их спешно созвали на пресс-конференцию, не давая никаких пояснений и не раздавая никаких материалов. И хотя тема не была оглашена, всем было ясно, что речь может идти либо о здоровье государя императора, либо о событиях вокруг бывшей царской семьи.

– Дамы и господа! Ее Императорское Величество Государыня Императрица-Кесарисса Мария Викторовна!

Брови собравшихся резко поползли на лоб, но быстро и профессионально овладев своими чувствами, присутствующие, словно борзые охотничьи собаки, сделали стойку, прекрасное понимая, что царица просто так не удостоила бы их личным появлением, тем более в такое непростое время. Что-то случилось.

Императрица вошла в зал в сопровождении личного пресс-атташе госпожи Арсеньевой и офицерессы в авиационной форме.

Арсеньева остановилась чуть дальше, торжественно произнеся:

– Слово Ее Императорского Величества!

В наступившей тишине государыня чеканно сообщила:

– Дамы и господа. Мы все молимся за скорейшее выздоровление нашего государя императора. Вознося самые горячие молитвы за исцеление моего августейшего супруга, я желаю восстановить справедливость и официально объявляю все то, что государь собирался огласить самолично. Так случилось, что девять лет назад великий князь Михаил Александрович, исполняя волю августейшей матери и царственного брата, был вынужден расстаться с присутствующей рядом со мной Ольгой Кирилловной Мостовской…

Присутствующие быстро запереглядывались. Вот это поворот! Шепотки вокруг статьи «Таймс» только начали тихонько шириться, а тут такое – сама царица говорит об этом!

Вот это поворо-о-от!!!

Властный взгляд заставил присутствующих замереть. Властный голос чеканил:

– Случилось так, что много лет никто не знал о рождении мальчика, а благороднейший человек и герой двух войн полковник Мостовский официально признал его своим сыном. Однако гибель на фронте полковника Мостовского освобождает меня от необходимости и дальше хранить эту семейную тайну. Императорская кровь священна. Справедливость должна восторжествовать. Я официально сообщаю Империи и всем нашим подданным об официальном признании маркиза Михаила Васильевича Ле-Блосьера, барона Мостовского, сыном Его Всесвятейшества и Величия Государя Императора-Августа Михаила Александровича и присутствующей здесь баронессы Ольги Кирилловны Мостовской. Михаилу Мостовскому Высочайше жалуется титул светлейшего князя Марфинского, а также права на отчество «Михайлович».

Обведя твердым взглядом замерших репортеров и хроникеров, царица завершила речь:

– Все, что произошло, произошло не только до нашего августейшего венчания с государем, но и до его женитьбы на графине Брасовой. Я не имею и не могу иметь каких-то моральных претензий к моей статс-даме баронессе Мостовской. Это жизнь. Мы сейчас вместе с ней и со всей нашей благословенной державой молимся за скорейшее выздоровление государя.

И, уже повернувшись к выходу, она вдруг остановилась и бросила в зал:

– Каждый ребенок императора – это и мой ребенок. Помните об этом.

* * *

Империя Единства. Россия. Москва. Кремль. Большой Императорский Кремлевский дворец. 9 октября 1918 года

– Любите ли вы моего мужа или нет – это ваше личное горе. Но стоит вам не так бросить взгляд на моего августейшего мужа, и вы пожалеете, что не замерзли на этой чертовой башне!!!

Ольга смиренно склонила голову.

– Я понимаю, моя государыня.

Машу колотило.

– И запомните, милочка, я – мать всех детей императора, и сделаю для них все, что потребуется. Они для меня священны. А вот вы – нет! И если вы боитесь, что с вашим сыном что-то случится, то вы ошибаетесь. Я вижу, как вы напряжены. Но ничего этого не будет. С вашим сыном. Но и гарема с вами у нас тоже не будет. Никогда!!!

Хлестнув соперницу разъяренным взглядом, бывшая итальянка резко повернулась и зашагала прочь.

* * *

Империя Единства. Россия. Московская губерния. Императорская резиденция «Марфино». Охотничий домик «У трехглавого дуба». 9 октября 1918 года

Императорский лесник закряхтел, входя:

– Даже не знаю, как и сказать. Вот что, соколики, пойдемте-ка со мной. А вы, добры молодцы, оставайтесь. Это вам. Чай, разберетесь…

Георгий и Мишка удивленно смотрели вслед уходящей за двери банде. Затем Георгий раскрыл конверт, прочел содержимое и…

– Я… Я не знаю… Что сказать, не знаю. Вот…

Мишка прочитал бумагу. Еще раз. И… швырнул ее в огонь.

Они молчали.

Трещали дрова в камине, съедая остатки сообщения.

Молчал Георгий. Молчал Мишка.

Тягостное молчание.

Мишу душил ком в горле.

– Она мне врала, так получается… Всю мою жизнь врала… И отцу…

Георгий медленно проговорил, не отводя взгляда от огня:

– То есть мы с тобой родные братья…

Мишка зло ощерился:

– Мы с тобой – да! Вся наша банда – братья! Но папка мой – полковник Мостовский, ты понял! Понял, ты!!!

Брат поднял открытые ладони.

– Не злись, я тут ни при чем.

Новоявленный брат с шумом выпустил воздух из легких:

– Прости, я… Я не в себе, понимаешь?

Георгий кивнул:

– Понимаю. У меня состояние не лучше.

– И что будем делать?

Зло:

– Откуда я знаю! Они все решили за нас! Все, понимаешь?! Теперь ты светлейший князь Марфинский. Очень это в духе Маши!

Повисло мрачное и тягостное молчание. Наконец Мишка зачем-то хмуро поинтересовался:

– А ты к государыне как обращаешься?

Георгий пожал плечами: