затем кровь и, в конце концов, в подернутой легкой рябью прозрачной воде без прикрас отразилось его собственное лицо.

Это было далеко не безобразное лицо, но, всматриваясь в него какое-то время, Мо Жань почувствовал тошноту и невыразимое отвращение. Ударив ладонью по воде, он вдребезги разбил свое отражение, после чего закрыл глаза и, спрятав лицо в ладонях, начал остервенело его растирать, не обращая внимания на болезненные ощущения.

Есть ли в этом мире надежный способ, при помощи которого можно полностью отделить прошлое от настоящего? Есть ли такое оружие, которым можно вырезать из памяти эти отвратительно пахнущие воспоминания?

Может ли кто-то спасти его? Может ли кто-то сказать ему, что он не Тасянь-Цзюнь, что он просто Мо Жань, просто Мо Вэйюй и только?

Но когда он открыл глаза, водная гладь вновь успокоилась и оттуда на него с ненавистью и отчаянием взглянул все тот же мужчина.

Отступать некуда, у него не было иного пути.

Он поднялся и пошел в гору.

Когда Мо Жань добрался до середины склона, неожиданно опустился туман, да такой густой, что вытянешь руку — пальцев не разглядишь.

Сначала Мо Жань решил, что и правда столкнулся с демоническим наваждением, но, изучив этот странный туман, никакой темной силы не ощутил.

Сгущались сумерки. Солнце медленно садилось за горизонт, из лесной чащи слышался отдаленный плач кукушки. Начало холодать, последние закатные лучи потерялись в мглистой дымке, густая тень легла на поля и леса.

— Великий мастер?

В тумане его голос звучал немного глухо. Вытянув руки, Мо Жань начал медленно идти вперед.

— Великий мастер Хуайцзуй?

Никто не откликнулся.

Удивительное дело, хотя он карабкался на гору практически вслепую, на всем пути ему не встретилось никаких препятствий. Дорога была настолько гладкой, что жуть брала. В душе Мо Жаня зародилось подозрение, что некто, прячущийся в этому тумане, играет с ним, ожидая, пока он в сам войдет в расставленные для него сети.

— Есть здесь кто-нибудь?

Постепенно туман начал рассеиваться.

Пейзаж перед ним прояснился. Когда густая туманная завеса спала, он увидел покрытые кустарником и увитые лозой скалы.

Оказалось, что Мо Жань случайно вышел на открытое ровное место. Обернувшись, он увидел, что дорога, по которой он пришел сюда, все еще скрыта плотным туманом, и только в этом месте ярко сияющая луна и редкие вечерние звезды освещают покрытую жухлой растительностью и кустарником скалистую местность.

Он ступил на покрытую инеем чахлую траву и, пройдя еще немного, увидел одинокий силуэт.

Мо Жань на миг опешил, но тут же пришел в себя и бросился вперед:

— Учитель?! — взволнованно окликнул он.

Чу Ваньнин стоял на коленях спиной к нему перед гротом, вход в который скрывали цветы глицинии[236.5]. А перед ним, горестно потупив взгляд, молча сидел великий мастер Хуайцзуй.

— Учитель! Ты…

Он запнулся, увидев влажные ресницы и мокрое лицо Чу Ваньнина, когда тот чуть повернул голову.

— Что с тобой? — поразился Мо Жань.

Чу Ваньнин не смог ответить. Всю жизнь этот человек сдерживал себя. Внушающий трепет, величественный и суровый, с давних пор он стоял в одиночестве на недосягаемой для других вершине. Людям казалось, что он родился почтенным старцем и небожителем, поэтому никогда не был маленьким и слабым.

— Мо Жань…

На то, чтобы произнести эти два слова, он потратил все силы. Стоило ему открыть рот, и рвущиеся из горла рыдания было уже не сдержать. Прорвавшись между его губами, они полились через край неудержимым потоком.

Мо Жань подошел к нему и, встав на колени, крепко обнял:

— Что случилось? Почему ты плачешь?

С этими словами, склонив голову, он погладил Чу Ваньнина по волосам. Тело Чу Ваньнина было очень холодным, но теперь, когда он, наконец, нашел его и смог обнять, Мо Жань чувствовал что его сердце плавится от обжигающего жара.

Каждый час, каждая минута украденного им мира и покоя, каждое слово, сказанное Чу Ваньнином — все это было брошенной ему по ошибке милостыней Небес, и если уж у него появился шанс получить еще немного этой благодати, он не осмелился бы вновь отнестись к этому сокровищу с пренебрежением.

— Ладно, все хорошо, — несмотря на то, что сейчас сам он чувствовал себя таким уязвимым и беспомощным, Мо Жань крепко обнял Чу Ваньнина и, прижав к своей теплой широкой груди, попытался утешить. — Все хорошо. Это я. Я пришел. Я здесь.

Сказав это, Мо Жань поцеловал Чу Ваньнина в лоб. Только сейчас он заметил, что, несмотря на то, что мужчина в его объятиях пытается сдерживаться, тело его по-прежнему дрожит, а по щекам текут слезы. Крепко сжимая в руке полу его одежды, этот Чу Ваньнин как никогда был похож на того навсегда исчезнувшего Маленького Учителя из Персикового Источника.

Никто не рождается сильным, и Чу Ваньнин тоже когда-то был юным и слабым.

Сердце Мо Жаня похолодело, когда в его голове возникла смутная догадка. Обнимая, целуя и гладя по голове чуть дрожащего Чу Ваньнина, он посмотрел на великого мастера Хуайцзуя.

Этот старый монах сидел на огромной обледеневшей скале. Нахмурив брови, он спрятал за опущенными ресницами полуприкрытые веками глаза, взгляд которых был совершенно пустым и безжизненным. Чуть наклонившись вперед, Хуайцзуй словно бы хотел кому-то подарить зажатую в его руке цветущую ветку яблони. Но, похоже, тот человек отверг этот дар, так что большинство лепестков уже засохли и опали, и лишь на верхушке сохранилось несколько не увядших невзрачных цветов.

Монах Хуайцзуй погрузился в паринирвану.

Тело этого человека скрывало множество тайн и загадок, но, глядя на него сейчас, можно было сказать, что до последнего момента ему не удалось обрести покой и облегчение.

Застывшее на его лице выражение было очень болезненным.

Но куда большее неприятие вызывало то, что после смерти его лицо больше не было лицом молодого тридцатилетнего мужчины. Теперь он выглядел, как высохший с годами монах с морщинистой кожей. Кроме того, неизвестно почему так вышло, но если присмотреться, то на лице Хуайцзуя можно было заметить золотого червя, очень быстро поедавшего его плоть.

— Этот червь…

— Это праведный червь, — Чу Ваньнин, наконец, заговорил, но голос его звучал так надорвано и хрипло, что тревога Мо Жаня только усилилась. — Иногда люди, испытывающие отвращение к своей внешности, заключают с ним кровный договор. Праведный червь может изменить внешность своего носителя, взамен же в день его смерти пожрет все его тело.

Услышав, как он медленно выговаривает