Эй, тебе ли не знать, кем твой учитель приходится этому достопочтенному.

— …

— Не тебе решать, могу я обнимать его или нет.

Сейчас Мо Жань мог думать лишь о том, чтобы он отпустил Чу Ваньнина, поэтому сказал:

— Раз ты так уверен в своей правоте, то почему бы тебе не пойти к Ши Мэю?

— Ши Мэй — чистый и невинный человек, само собой, недопустимо его осквернять, — Тасянь-Цзюня не так легко было сбить с толку. Нарочито медленно и томно он протянул, — но Чу Ваньнин не такой. Он только выглядит высокомерным, неприступным, дерзким и самоуверенным, но стоит его хорошенько оттрахать, и сразу открывается его истинная блядская натура. Неужели ты забыл?

Мо Жань, никак не ожидавший, что он будет говорить в лоб о таких непристойных вещах, даже опешил от удивления.

Но самое ужасное, что теперь он и сам не мог подавить нахлынувшие воспоминания о лежащем под ним Чу Ваньнине, пытающемся сдержать рвущиеся из горла стоны. Более того, вопреки его желанию, он вспомнил о том, как в прошлой жизни, получив самую большую дозу сильнейшего афродизиака, Чу Ваньнин, в конце концов, сдался и подчинился желаниям своего тела. Обезумев от похоти, мокрый и липкий от пота и спермы, он сам насаживался на него, яростно совокупляясь с ним, словно потерявший разум дикий зверь.

Он не мог забыть чуть прикрытые веками глаза феникса, в глубине которых за влажной дымкой вожделения таились стыд и нежелание, расфокусированный взгляд и срывающееся с чуть приоткрытых губ частое сбивчивое дыхание…

Он резко закрыл глаза, а когда вновь открыл их, внутри словно разверзлась бездна, до краев наполненная огнем ярости:

— Я не такой, как ты! В этой жизни я все еще… я все еще…

— Ты все еще — что? — на этот раз ему и правда удалось удивить и озадачить Тасянь-Цзюня.

Сам он никогда не жалел Чу Ваньнина, поэтому совершенно не мог представить, что, занимаясь любовью, Мо Жань был способен сдерживать свою страсть.

Прошло довольно много времени, прежде чем по полному негодования смущенному взгляду своего противника, он, наконец, понял, о чем речь, и был поражен еще больше.

— Ты шутишь?

— …

— Неужели до сих пор ты с ним…

Мо Жань до боли стиснул зубы. Казалось, еще немного — и алое сияние наполненного до краев Цзяньгуя взорвет Зал Души Дракона.

Тасянь-Цзюнь вдруг расхохотался:

— Образцовый наставник Мо, ты меня просто убил наповал своими речами! Теперь и я думаю, что между нами нет ничего общего. Ты — это точно я? А?

Эти два человека вели себя будто две сцепившиеся псины: один словно бешеная собака, а другой как верный пес.

Бешеный, оскалившись, насмешливо лаял.

Верный стыдливо молчал, но упорно и твердо противостоял ему.

После того, как «верный пес» столкнулся с самим собой, несущим груз совершенных им в прошлом чудовищных преступлений, потерянное выражение его лица, откровенно говоря, выглядело весьма жалким и совершенно беспомощным.

В условиях ближнего боя без правил предугадать исход сражения было практически невозможно.

Кроме того, Тасянь-Цзюнь уже немного подустал и начал терять терпение.

— Ладно, — вдруг сказал он, — поиграли и хватит. Образцовый наставник Мо, сейчас ты познаешь, что есть истинное мастерство.

С этими словами он взмахнул рукой, и прежде послушно стоявшие в стороне марионетки Вэйци Чжэньлун бросились в бой. Мо Жань оказался зажат между молотом и наковальней практически без единого шанса выбраться.

— Это и есть твое истинное мастерство?

Воспользовавшись ситуацией, Тасянь-Цзюнь покинул поле боя и направился прямиком к Чу Ваньнину. Чуть повернув голову назад, на ходу он с ухмылкой ответил:

— Эти марионетки вэйци созданы этим достопочтенным и, естественно, являются частью его боевой мощи, так почему их своевременное использование нельзя назвать истинным мастерством?

Мо Жань видел, как Тасянь-Цзюнь поднял наполненный духовной силой Бугуй и окровавленным лезвием слегка похлопал Чу Ваньнина по щеке, после чего, крепко схватив его за подбородок, с приторно-слащавым выражением что-то сказал ему.

Не в состоянии это стерпеть, в припадке гнева Мо Жань напрочь забыл, что между Бугуем и Чу Ваньнином, похоже, существует какая-то странная связь, и громко крикнул:

— Бугуй!

Рукоять модао ярко засияла и совершенно неожиданно для Тасянь-Цзюня задрожала. Судя по всему, божественное оружие в самом деле начало колебаться и воспротивилось воле истинного владельца.

Бугуй не знал, кого ему слушать.

Удивленно приподняв брови, Тасянь-Цзюнь хмуро посмотрел на меч:

— Эй! Ты хочешь подчиниться его приказу?

Однако, стоило Чу Ваньнину услышать дребезжание меча, и он вдруг почувствовал, что его голова раскалывается от боли.

Разрозненные осколки старых постыдных грез поднялись из глубин его памяти и словно лавина накрыли сознание.

Багряно-алый полог, бьющий в нос резкий запах звериных шкур.

Переплетенные тела.

Тяжело больной, он стоит на коленях перед главным залом, слушая презрительный смех и насмешки дворцовых служанок.

Почувствовав, что с ним творится что-то странное, Тасянь-Цзюнь поднял руку и снял заклинание молчания:

— Что с тобой? – спросил он.

Чу Ваньнин не ответил. В этот момент боль стала настолько невыносимой, что, казалось, еще немного — и его голова просто лопнет…

Он видел, как тучи холодного пепла от сожженных тел заслоняют солнце. На фоне затянутого дымом серовато-зеленого неба стоит мужчина в черных одеждах с развевающимися на ветру рукавами, а вокруг него только мертвые тела и реки крови, только смерть и страдания.

— Учитель, — у обернувшегося мужчины было оскалившееся в злобной ухмылке лицо Мо Жаня.

В руке он сжимал какую-то отвратительно-скользкую ярко-красную вещь.

Присмотревшись, он понял… что этот трепещущий комок плоти был все еще бьющимся сердцем.

— Наконец-то ты пришел! Ты здесь, чтобы остановить меня?

Стоило ему слегка сжать руку, и сердце лопнуло, обнажив пронизанное сиянием духовное ядро, которое Мо Жань тут же впитал в свою ладонь.

Шаг за шагом он подходил к нему все ближе и ближе.

— Кто мог подумать, что после того как я полжизни был твоим учеником, в итоге мы все-таки не сможем избежать этого поединка.

— !..

Чу Ваньнин резко смежил веки. На его висках вздулись вены, вскипевшая кровь быстрее побежала по жилам.

По его изменившемуся лицу Тасянь-Цзюнь понял, что творится что-то неладное. Подняв руку, он дотронулся кончиком пальца до его щеки, затем приподнял за подбородок:

— Что случилось? Больно?

— …

Прикоснувшись, он почувствовал, что Чу Ваньнин слегка дрожит.

Окончательно растерявшись, ничего не понимающий Тасянь-Цзюнь, нахмурившись,