предупредить вас о беде и не сможет поделиться с вами знаниями, с помощью которых вы окажетесь в силах помочь этому миру, то даже в чистилище будет испытывать сожаления и страдать от угрызений совести.

Голос ненадолго смолк, а затем медленно продолжил:

— Внутри этого свитка описание невообразимо ужасных событий давно минувших дней, а также ошибки этого старого монаха, которые невозможно скрыть. Полжизни этот ничтожный скрывал эти преступления, кроме того, был глупым, мелочным, ограниченным и поверхностным человеком. Учитывая двести бесцельно прожитых лет, можно по пальцам пересчитать счастливые дни, что я прожил в трезвом уме, да и совершенных мной добрых дел до слез мало. Всю свою жизнь я таил за пазухой вину[236.7], которую невозможно искупить. После моей смерти мне придется спуститься на Последний Круг Ада, где я буду обречен на вечные страдания без права на перерождение. Вот только в сердце моем по-прежнему живет эта излишне смелая надежда, что, посмотрев этот свиток, вы двое с отвращением не отвергнете этого старика и не посчитаете, что этот старый монах… хуже зверя.

Перед глазами Мо Жаня замерцал тусклый свет и начало проясняться. Он моргнул, и в следующий миг перед ним появились руины домов и старое дерево, над которым кружили вороны. Куда бы ни упал его взгляд, повсюду среди развалин птицы выклевывали глаза и потрошили животы мертвых людей.

Сначала он остолбенел от ужаса, а потом вдруг осознал, что эта картина ему очень знакома, вот только он никак не мог вспомнить откуда.

Со стороны городских ворот послышался стук копыт, а затем в облаке пыли показались тощие кони, несущие всадников с колчанами со стрелами на спине.

Один из молодых людей осадил коня и, соскочив с него, бросился к лежащему неподалеку трупу:

— Отец! Отец! — снова и снова взывал он.

Мо Жань ошеломленно замер, чувствуя, как по его спине пробежал холодок.

Это ведь… иллюзорный мир Персикового Источника?

Это сгорающий в пламени войны древний город Линьань?

Глава 237. Гора Лунсюэ. Священное дерево[237.1] Шэньму

В отличие от событий в Персиковом источнике, на этот раз он был не участником, а просто сторонним наблюдателем, так что никто не мог его видеть. Он приблизился к всадникам и, склонив голову, посмотрел на горько причитающего над мертвым телом юношу.

Какая-то навязчивая мысль билась внутри его черепа, настойчиво пытаясь выбраться наружу, но он никак не мог ее уловить. От напряжения вены на висках начали болезненно пульсировать.

Вдруг от вмиг пробившего озноба все его тело покрылось гусиной кожей.

Теперь, когда перед ним снова возникла эта сцена, он ясно вспомнил, какую роль в падении города Линьань сыграл этот юноша... Он предал сына наместника префектуры — молодого князя Чу Сюня, чтобы воскресить своего отца из мертвых, и без раздумий пожертвовал жизнями людей целого города.

— Сяо Мань, мертвые не могут вернуться к жизни, не надо так убиваться. Нам нельзя тут задерживаться, нужно как можно скорее вернуться.

— Нет… нет… я никуда не пойду, я хочу вернуть папу… он... он ведь для меня пошел искать еду, поэтому и лишился жизни. Это все я виноват! Отец! Отец!

Мо Жань во все глаза смотрел на этого юношу.

Да кто же он такой?

Отец Хуайцзуя? Или…

Его взгляд упал на левую руку Сяо Маня, где между большим и указательным пальцем виднелась родинка размером с рисовое зернышко.

Он тут же вспомнил, что на руке великого мастера Хуайцзуя точно в том же месте была такая же родинка. Ошибки быть не могло.

Мо Жань ошеломленно замер.

В этот момент издали снова полилась неспешная речь:

— Я родился и вырос в городе Линьань. У меня не было ни отца, ни матери, так что конюх наместника префектуры взял меня на воспитание. Когда мне исполнилось четырнадцать, граница с Призрачным Царством была нарушена, небеса раскололись, и в Линьань пришла беда. В нашем доме не осталось ни хлеба, ни риса. Видя, как сильно я страдаю от голода, мой приемный отец рискнул отправиться за пределы города на поиски еды для меня, но к вечеру так и не вернулся.

Сердце затрепетало в предчувствии беды…

Неужели Хуайцзуй — тот самый живший двести лет назад юноша по имени Сяо Мань?!

Тихим голосом Хуайцзуй продолжил свой рассказ:

— На следующий день я отправился на поиски и нашел его тело за городскими воротами. Он был убит злым духами, живот вспорот так, что кишки вывалились наружу, глаза выклевали вороны. Эту сцену я не могу забыть и по сей день.

У Мо Жаня загудело в ушах. Он неохотно поплелся следом за Сяо Манем в пропахший кровью и залитый ею город Линьань, чтобы снова стать свидетелем Небесного Раскола и того, как Призрачный князь шантажом заставил жителей выдать Чу Сюня. Вновь переживая все эти печальные события, так же как и в первый раз, он был убит горем, охвачен скорбью и злостью на людей, чьи сердца так коварны и переменчивы.

Он вновь увидел, как в ту памятную ночь Сяо Мань умолял людей не расчленять труп его приемного отца, просил начальника стражи дождаться возвращения Чу Сюня в надежде, что он сможет сделать что-то, чтобы сохранить целостность тела самого близкого человека:

— Умоляю вас, подождите еще немного, скоро молодой господин вернется. Я сам буду следить за трупом, и если он начнет подниматься, конечно, я остановлю его, умоляю вас…

— Ты не сможешь помешать ожившему покойнику. Ты же должен понимать, что сейчас по-настоящему важно!

— Нет! Не расчленяйте его! Я прошу вас, не надо его расчленять!..

Дождь лил как из ведра. Стоя на коленях, Сяо Мань снова и снова бил земные поклоны. Кровь из разбитой головы залила все его лицо, но это не могло помешать начальнику стражи двора наместника грубо вырвать из его рук тело отца и выволочь его наружу. Люди плотным кольцом окружили труп, который мог подняться в любую минуту.

За их спинами Сяо Мань не мог видеть, что происходило дальше, но очень скоро на его глазах из-под ног людей потекла кровь. Проливной дождь почти мгновенно размыл ее, превратив в бледно-розовые струйки воды.

— В то время я был эгоистом и думал только о себе. Охваченный отчаянием и горем, я чувствовал лишь ненависть ко всем этим людям, поэтому я восстал против Линьаня и сам вызвался стать подручным Призрачного князя. Я хотел отомстить им.

Следуя