Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока длилась эта невероятная по силе овация, профессор Вóландов неподвижно сидел в своём кресле, положив обе руки на набалдашник своей белой трости и внимательно смотрел в зал, переходя от одного лица к другому. Всех пришедших он хорошо знал, если не лично, то очно, поскольку все они были его преданными поклонниками, а то и вовсе учениками.
Тем временем овация длилась уже пять минут и не думала стихать. Пришедшие исступленно хлопали в ладоши, кривили рты в подобострастных криках, то есть, что называется, выпрыгивали из штанов (или из платьев). Наконец, хозяину бала эта бесконечная эйфория надоела, и он лёгким движение трости всё это разом прекратил. Тут же сотни пришедших людей обессилено упали в свои кресла, после чего наступила звенящая тишина, не нарушаемая даже малейшим чихом. И хозяин бала начал говорить. Причём делал он это без помощи микрофона, своим естественным, слегка приглушённым голосом, однако его слова прекрасно были слышны всем, даже тем из пришедших, кто занял места на галёрке.
— Давно не было меня в этих местах — почти три десятка лет. Тогда, помнится, я посетил ваш город, чтобы полюбоваться результатами перестройки и зарождением новой жизни, возникающей на обломках жизни прежней. Та прежняя жизнь, скажу вам честно, да вы и сами это прекрасно знаете, была никчёмной — скучной, пресной, обыденной. Всё там было устоявшимся, привычным. Строились заводы и фабрики, больницы и школы, музеи и лектории, а миллионы людей трудились на них, поскольку созидательный труд при той жизни был обязаловкой. Люди верили в завтрашний день, строя далекоидущие планы. У большинства эти планы, действительно, сбывались. Да и как не сбываться при бесплатных образовании и медицине — живи, не хочу! Но, как оказалось, долго так жить человек не может. Ну, сорок лет, ну, пятьдесят, ну, семьдесят, в конце концов. А потом человек начинает уставать, ему становится просто скучно. Старые поколения уходят, приходят новые. Прежние поколения были пассионариями, идейными строителями нового общества, готовыми идти на жертвы. А новые были уже обывателями. Им жертвовать чем-то, как нынче принято говорить, было западло. Им всё сильнее хотелось приключений, азартной борьбы за выживание. И уже не скучное социалистическое соревнование манило их, а рыночная экономика с её кровавыми сражениями за место под солнцем. Ведь в человеке живет не только созидатель, но и разрушитель. Он только наполовину человек, а на другую половину — животное. И когда это животное, наконец, стало побеждать здесь у вас человека, я к вам снова и вернулся. Человечка своего пропихнул к вам в высшее руководство, а уж он, с моей же помощью, других наших единомышленников стал наверх поднимать. И всё под правильными лозунгами: «больше света», «больше демократии», «больше свободы». Свобода это вообще ключевое слово в нашей с вами деятельности. Ведь есть, к примеру, свобода совести. Или свобода вероисповедания. Или свобода разума. А есть свобода ОТ совести, свобода ОТ вероисповедания, свобода ОТ разума. И если умело этими понятиями жонглировать, то людишки и не заметят, какая именно из свобод ему втюхивается. Тут вы все мне и пригодились со своими лекциями, публикациями, песенками, телепередачками, книжками, пьесками, фильмами и так далее. Кто-то из вас клеймил колхозы, призывая к их ликвидации, кто-то сеял межнациональную рознь, кто-то бренчал на гитарках и надрывно пел «про бурю, которую не надо бояться», «скованных одной цепью» и «горящие поезда», кто-то снимал кино про «интершлюхочку», «паханов в законе», «маленькую серу» и «так жить невмочь», кто-то кропал книжки, вроде «Островняк КУЛАК», а кто-то вещал в телеэкране в передачах «Кривой взгляд» и «Семьсот ебанут» — все вы здорово мне помогли, хорошо постарались. Так мы сообща ту системку-то сначала расшатали, а потом и вовсе пустили под откос — изничтожили. Чтобы она не пудрила людям мозги разговорами о какой-то социальной справедливости. Нет её, никогда не было и не будет, а посему и стремиться к ней не надо. Пустое это занятие. В этом мире всё просто, как дважды два четыре — есть пастухи, и есть бараны. Пастухи должны управлять баранами, а не наоборот. Вот мы с вами этими стадами и управляем — пасём их и стрижём, когда нам заблагорассудится.
Здесь профессор сделал паузу и обвёл взглядом зал. Люди по-прежнему сидели не шелохнувшись, с благоговением внимая размеренной речи хозяина бала и боясь нарушить её даже лёгким покашливанием. Видя это, профессор продолжил:
— Однако успокаиваться нам нельзя. Никак не вытравливается в людях ностальгия по тому созидательному прошлому, которое кануло в Лету тридцать лет назад. Казалось бы, навсегда кануло. Ан нет — живо оно, причём перекинулась эта зараза и на молодёжь. Нравится ей мощь того прежнего строя, его созидательные ритмы, его позитивные песни и фильмы, книги и спектакли. Признаюсь честно, я и сам иногда бываю этим заворожен. А чего уж говорить о молодых людях, которые покупаются на красивые фантики. Впрочем, если это наши красивые фантики — тогда пускай покупаются. Мы советскую молодежь такими фантиками купили, купим и эту. Хотя сделать это будет уже труднее. Та молодёжь знала о капитализме понаслышке, умозрительно, поэтому легко пошла за нами. Нынешнюю молодёжь так дёшево уже не купишь. Поэтому к ней нужен иной подход, более хитрый и изощрённый. Я вас для того здесь и собрал, чтобы нацелить на такую работу. Рано нам успокаиваться. Тем более сейчас, когда весь мир вступил в новый передел, который должен провести последний водораздел между нами и ими, между теми, кто правит и теми, кто подчиняется. Если вы хотите сохранить награб… пардон, нажитое, тогда вам придётся поднапрячь свои мозги и снова работать денно и нощно. Кому-то в политике, кому-то в экономике, кому-то в средствах пропаганды и так далее. Вливайте людям в мозги мысли о никчёмности и тупиковости советского строя, клевещите на его историю, стравливайте людей друг с другом и разобщайте, поднимайте из их глубин самые низменные инстинкты, культивируйте пороки — короче, трудитесь не покладая рук своих. Только сообща мы преодолеем эти трудности и войдём в новый мир в прежнем качестве — в роли властителей мира. Да будет так!
Произнеся последнюю фразу, профессор стукнул тростью и в следующее мгновение на коленях у