пока девушка не вылезла из воды и, чуть не плача, кинулась к зеркалу. От ее роскошной косы, естественно, осталось меньше трети длинны.

– Не будешь трогать чужие вещи, – пожимаю плечами, закончив натирать мокрые волосы душистым бальзамом.

– За что ты так со мной!? – воскликнула Раф, с ужасом смотря на свое отражение.

– Я же ведьма, – усмехаюсь. Мне хотелось добавить еще что-нибудь колкое, но желание ехидничать дальше пропало, когда я заметила, что девушка и так уже чуть не плачет. – Ты чего? – спрашиваю, стараясь чтобы голос звучал не слишком участливо. – Подумаешь, пара сантиметров.

– Пара десятков сантиметров!!! – крикнула она, с силой пнув все кадки, стоящие на ближайшей лавке. Они покатились по каменному полу, пара из них упала в воду.

Закутавшись в свое полотенце, девушка, не зная, куда себя деть от злости, уселась на скамью, скрестив ноги. Она некоторое время невидящим взглядом смотрела куда-то в пол, а потом ее рука как будто непроизвольно потянулась к укороченным волосам. Только коснувшись еще мокрых прядей, Раф резко вцепилась в них пальцами, потом опустила голову и… тихо зарыдала.

Я ничего не слышала, ни всхлипываний, ни стонов, но зато отлично видела, как задрожали ее худые плечи, контуры которых так ясно очерчивало мокрое полотенцем, прилипшее к коже.

В этот момент я почувствовала себя на удивление мерзко. Появилось такое ощущение, будто я намеренно навредила девушке… я ведь знала, что она полезет к заинтересовавшим ее вещицам, такой уж у нее характер: запретили трогать, значит обязательно нужно сделать назло!

Чувство вины, как сама неизбежность, не заставило себя долго ждать.

Встав с бортика бассейна, я накинула на плечи белое полотенце, приготовленное Раф для меня, и присела на лавку рядом с девушкой.

– Зато не лысина… – тихо говорю, пытаясь утешить ее.

– Не лысина!… – воскликнула она сквозь плач и злобно посмотрела на меня покрасневшими от слез глазами. – Ты ничего не понимаешь!

– Ну и чего же я не понимаю?

– Я… Я… Я эти волосы последние восемь лет растила!

– Заново отрастут, – пожимаю плечами.

– Они и отрастали заново! – всхлипнула девица. – Когда я уезжала из семьи, у меня была косица до пола, как у мамы! – так многозначительно, так жалобно и с таким детским обожанием было произнесено последнее слово, что у меня сердце сдавило от жалости. – Но потом Истэка случайно поджег мне волосы вечным огнем и, спасая меня от сгорания заживо, отрезал их! Отрезал так, что я всю юность ходила, как мальчишка! И вот, только недавно длинна, наконец, дошла до пояса… А тут ты со своей гадостью! Я опять уродина!

– Брось, я уверена, короткая стрижка пойдет тебе гораздо больше, – тихо бормочу, прекрасно понимая, что мой жалкий лепет никак не утешит девушку.

– Не пойдет! – возразила Раф, всхлипнув. – Ты видела Кудеяра! У него такие прекрасные волосы… я всю жизнь хотела такие же! Длинные, густые, которые даже ножом так просто не срежешь. А у нашей мамы? Она была настоящей красавицей! Ее волосы были когда-то черные, но быстро поседели… Они так переливались, как будто расплавленное серебро струилось по ее плечам! Даже сенари восхищались ей! Я помню, как часто они с отцом сидели в саду, как он любил касаться пальцами, переплетать эти серебристые пряди, называя маму прекраснейшим существом на свете… – судорожные всхлипывания вновь прервали рассказ Раф. Девушка через силу уняла плач и, утерев слезы, продолжила. – Мне всегда хотелось быть, как она… но я даже не ее дочь! Приемыш! Длинные черные волосы, пожалуй, все, что делало меня хоть немного похожей на нее… А теперь вот… что это такое? – с отвращением коснулась уже почти высохших после купания волос. Теперь они были по плечи, пряди оказались немного рваными… эдакая прическа неформалки из моего мира. – Если бы она это увидела, она была бы в ярости! Мама всегда говорила, что женщины с короткими волосами – это какие-то недомужчин… уродины, не знающие, кто они такие есть…

Не нужно было быть женским психологом, чтобы понять, что у бедняги началась истерика. Мне, конечно, было не понять, чего такого серьезного произошло, но искренние слезы Раф свидетельствовали тому, что для нее это все было очень важно.

После того, как я подумала об этом, мне сразу вспомнился Леопольд, который тоже носится со своей косицей, как курица с яйцом, и каждый раз бледнеет при виде ножниц. Возможно, суровая царица Охмараги учила свою приемную дочь тому же, чему Тома в свое время учила сына: волосы состригать нельзя ни под каким предлогом.

Хотя, даже если это так, истерика у Раф наверняка началась вовсе не из-за внезапной стрижки. Возможно, дело куда серьезнее…

И тут меня понесло.

В голову мне пришла мысль о том, что, возможно, не просто так Раф старается подать себя, как злобную и независимую стерву. Может, у нее какие-то личные проблемы и терзания, которыми она ни с кем не может поделиться? Иначе чем объяснить этот неожиданный поток откровений?… Хотя даже если такие проблемы правда есть, то это определенно не мое дело… Не стоит в это лезть, задом чую!…

Разум начал было просыпаться в моей голове, но потом я случайно посмотрела на Раф… Ее худенькие плечи по-прежнему вздрагивали, тощая, немного костлявая фигурка, едва закрытая промокшим полотенцем, казалась очень хрупкой в такой скрюченной позе…

Кем бы не представлялась мне Раф раньше, сейчас я увидела в ней девочку, нескладного не подростка, хотя на деле она была старше меня на три года и раз в пять женственнее.

Вздохнув, я присела поближе к девушке, убрав со своего лица мокрую челку, закрывающую глаза.

– Эммм… Знаешь, Кудеяр носит в подкладке плаща небольшие пластинки с изображениями дорогих ему людей. Он показывал мне вашу мать… Если честно, ты хоть и не ее дочь, но очень на нее похожа. Уши только подкачали, а так вы совсем как две сестры, даже не смотря на волосы…

– Правда? – спросила Раф, удивленно посмотрев на меня и мило шмыгнув носом.

– А зачем мне врать? – пожимаю плечами и робко улыбаюсь, надеясь, что выбрала верный путь речей утешения.

– Прости… – девушка вновь всхлипнула, но это было уже рефлекторное. После моих слов ее лицо заметно посветлело и слезы перестали набегать на глаза. Она продолжила таким тоном, как будто ей было неловко, и она извинялась за то, что рассказала мне о своих душевных терзаниях. С одной стороны она объясняла, почему случилась эта вспышка, а с другой ей просто нужно было кому-то выговориться. – Прости, – повторила она. – Ты вряд ли можешь