И скормить ее хвори, еще одну дорогую ему вещь.

Они пересекли улицу. Дверь не заперта, очевидно, квартиру наспех обыскивали. Вещи разбросаны по полу. Здесь мог побывать кто угодно – стража, подручные Хейнрейла, дети с улицы, может, даже приходила Кари. Ничего из имущества Шпата явно не взяли. Для начала, того имущества не так уж и много, а потом – никто не позарится на вещи, соприкасавшиеся с каменным человеком. Валялась и одежда Кари, а ее громоздкая сумка порвана и содержимое высыпано на пол.

Все маленькие сокровища Кари сгинули – памятки ее странствий. Шпат вспомнил, как она показывала их ему, застенчиво, по одной, и далеко не сразу, а когда начала немного ему доверять. Браслет из янтаря – талисман Танцора. Монеты из Лирикса. Афишка из театра в Джашане. Сверкающий плоский камень, бывший, она напропалую клялась, чешуйкой дракона. И жемчужина ее сокровищницы – амулет, присланный ей семьей.

Теперь, когда он знал, кем была ее семья, приобрело смысл и то, что Хейнрейл забрал у нее амулет. Подарок Таев мог стоить целое состояние.

Сейчас из этого ничего не осталось – но не только Кари прятала здесь свои сокровища.

Сгибаясь через боль, Шпат наклонился, сгреб с пола грязный тростник. Показался массивный камень с продетым кольцом. Швартовый, он вынес его с разрушенного причала. Вытягивать камень оказалось легче, чем раньше, он смог поднять его одной рукой.

Из небольшого углубления внизу он извлек сосуд с алкагестом, несколько монет и охапку бумаг. Рукопись, начатая отцом и почти завершенная самим Шпатом. Пока он не переключился с пера на орудия погрубее. Можно было отследить развитие болезни по почерку: буквы увеличивались и становились детскими – по мере того как пальцы каменели и утрачивали ловкость.

Он не представлял, что бы подумал Идж о нынешнем городе, куда более чуждом и чудовищном, нежели в его времена.

Крыс принюхался к воздуху в комнате, потом выгреб одну из туфель Кари и втянул ее запах. Шпат хихикнул:

– И чего?

– Ничего.

Упыри есть упыри, подумал Шпат. Когда у тебя такой друг, надо помнить, что дружит с тобой лишь его половина, а вторая – хищное, вороватое существо, которое повинуется зову природы.

– Секи, она даже пахнет сейчас по-другому, – поделился Крыс. – Со святыми кругом одна морока.

– Вот только она могла бы удрать, а не вытаскивать меня из холодной.

– И до сих пор еще может.

– Если удерет, не ее вина. Ей бы и стоило уехать. Подальше от этой святости. Ты прав – опасное это дело. – Шпат примолк, листая рукопись. – В тюрьме у меня было вдоволь времени поразмыслить. Придумал пару идей, как закончить книгу. У тебя как с почерком?

– Дерьмово.

– Наверное, попрошу Кари, когда вернется, – решил Шпат. Он оглядел квартиру, ища причину остаться. И, не найдя, добавил:

– Обожду ее у Угрюмой, а завтра двинем дальше.

На выходе из дома Крыс зыркнул вдоль улицы.

– Мне надо обратно на склад, – бормотнул он и, шмыгнув в сторону, был таков. И это тоже в естестве упырей – выживать любой ценой. Крыс оставил себе открытую дверь, работая на складе у Таммура. Если переворот Шпата провалится, Крыс сумеет просочиться назад на службу к Хейнрейлу, ничуть не огорчаясь и не раскаиваясь. Крыс всегда будет молодцом.

Завтра придется уходить. Куда? В какую-нибудь другую схоронку; глядишь, Кари что-то присмотрит в своих грезах. Шпат уже провидел сам, как его таскают по всему городу, по чердакам и подвалам, его путь прокладывает перезвон колоколов и доступность левых алхимиков. Не того ему хотелось от жизни.

А хотелось ему написанного рукой отца о Братстве и его долге перед городским простонародьем.

Сжимая в руке записки и алкагест, Шпат спускался к причалам. Дождь крепчал, ливень прогнал народ с улиц и породил грязевые ручьи. Капли грозили промочить драгоценную рукопись, поэтому он забрел в продуктовую лавку. Полки пустее обычного; бешеный спрос совпал с закрытием гавани. Для контрабандистов наступила отличная погода.

Другие покупатели, прячущиеся от дождя, с любопытством пялились на него, подсматривали сквозь щели между корзин вялых овощей и гнилого картофеля или больших квадратных банок, до краев налитых некой красной жидкостью, – алхимик уверял, что это искусственная пища. Из таких магазинов каменных людей часто выгоняли по соображениям гигиены, но здешний хозяин водился с Братством – еще один отцовский приятель. Тем не менее Шпат не напирал на его доброжелательность и сам не дотрагивался до продуктов, чтобы не перепортить целые корзины. Он подозвал одного из продавцов, велел достать кулек, и парень набрал Шпату все, что тому хотелось. Пару луковиц, немного моркови и несколько захудалых, обесцвеченных овощей, выращенных алхимиками в чанах, где растения ни разу не видели ни настоящей почвы, ни настоящего света.

Накормить Гвердон – вечная головная боль парламента. Прежде город ввозил еду, освященную божествами, но война положила этому конец. Продукты из Грены, припомнил Шпат, пришлось запретить, когда благодатные овощи, оказалось, несли проклятие и превращались в яд от прикосновения любого, кто поставлял оружие народу Ишмеры. Нынче безопасная еда только местная, а какую-то из нее просто не съешь.

Когда продавец передавал торбу, то шепнул:

– Тебя ищет Холерный Рыцарь.

Шпат кивнул и положил алкагест с бумагами поверх продуктов. Шпат и раньше имел с ним стычки. Неудивительно, что Хейнрейл послал за ним Рыцаря, когда не подействовал яд.

Резь в желудке напомнила ему, что яд вообще-то действовал. Как долго пройдет, гадал он, пока ему не понадобится тот пузырек алкагеста, который в кульке? Какой уже за последнюю неделю? Девятый? Десятый? Столько должно было хватить про запас на полгода.

Пожалуй, потому-то Шпат взял покупку и пошел с холма под горку, держа голову прямо, больше не пряча лицо. Распрямляясь, ноги не так болели, уменьшилась хромота. Он широко шагал в сторону канала.

Холерный Рыцарь ждал его у дома на воде вместе с двумя костоломами, людьми. Один приставил к Угрюмой Мамуле острие ножа, другой проводил обыск на лодке, так же как они обыскивали квартиру Шпата.

Пока Шпат приближался, второй человек спрыгнул на берег и бросил за спину, на лодку, что-то небольшое. Запал. Мгновенно жилая барка занялась огнем, ярко взметнулись зеленые и синие языки – это жар пожрал раскрашенную каюту, мертвенно-голубоватые огни заплясали на масляных разводах в жиже канала. Угрюмая заклокотала, как вскипевший чайник.

Холерный Рыцарь зашипел, увидав Шпата. Забряцала броня, забурлило в питательных трубках – он глубоко вдохнул. Череповидный шлем провернулся на сочленении, уставился на Шпата, в глазницах-линзах плясало отраженное пламя. Слухи о зверствах Рыцаря пронеслись в голове у Шпата. Говорили, что Рыцарь заставил одного мужика съесть собственную жену, насильно впихивал в него куски сырой плоти, пока тот не заплатил долг. А еще, мол, в рыцарской шарнирной броне запрятано немереное количество клинков и незаконного оружия – вспышки-призраки и даже хуже, – и он выбирает орудием казни самое для тебя страшное. Мол, Рыцарь до того прошпигован болезнью и кислотными парами, что когда будет умирать, то взорвется, а если на тебя попадет его кровь, ты отравишься и погибнешь не сходя с места, и вот потому никто не рисковал с ним драться.