А потом, когда дело уже было сделано, убегали, куда глаза глядят.

Борн их и не держал. Особенно когда у него появился маленький Аро.

К тому же случайные жертвы его любовного таланта, придя в себя от экстаза, стремились уничтожить малейшую каплю двух смешанных средоточий огня.

Кому приятно через сто лет оказаться матерью какого-нибудь отщепенца? Какого ещё потомства можно ожидать от изгоя, сосланного Сатаной в верхний ад?

Борн вдруг заволновался, ощутив, что позабыл про Фабиуса, а Сатана мстителен.

Он сосредоточился сознанием и проник в Йору. Прямо в спальню, где Алисса крепко прижималась во сне к блудному Фабиусу.

Дитя сладко сопело в своей кроватке, придвинутой к большой кровати, где спали Алисса и Фабиус.

Но когда Борн сосредоточил на нём взгляд, Локки, маленький дракончик, чуть больше ладони, дремавший на спинке кроватки, проснулся и зашипел.

Узнав Борна, адская тварюшка успокоилась и прикрыла глаза плёнкой. А демон, видя, что дитя под надёжной охраной, коснулся разумом слуг, проверяя, не спят ли те, кому положено ночью бдеть, и… вольно и счастливо понёсся над подвластным ему миром.

Серединные земли дремали, ветер играл тучами в облаках, дул в тонкие флейты трав.

Мир людей был прекрасен, и не Сатане было решать, куда теперь идти душам людей — в адские котлы или в неведомое небо.

Борн вернулся в Вирну, во дворец правителя, и рассмеялся, едва не разбудив Ханну.

Он увидел, как служанка соблазняет стражника, делая вид, что вышла в сад по надобности да заблудилась.

Девушка высоко подоткнула юбки, якобы для того, чтобы не намочить в росе. А парень так крепко сжимал древко копья, что пальцы его побелели.

Женщины… Они в аду и на земле — неистовы в любви и полны хитрости.

Помнил ли Борн всех своих случайных подруг и любовниц?

Наверное, да, ведь память у него была устроена иначе, чем у смертных. Она напоминала огромную библиотеку — если задуматься и начать листать, он вспомнил бы всех.

Так почему же он выбрал Тиллит? Ало-чёрную и прекрасную, как кипящая лава?

Может быть, мучимый холодом в бесприютном верхнем аду, он мечтал об адских глубинах?

Или потому, что Тиллит была похожа на необузданных демониц глубинного ада? На тех, с кем случайная вспышка чувств могла стоить жизни.

Демоницы капитулировали перед чарами инкуба, но гнев их потом бывал страшным.

Удивительно, но чем глубже в ад могли погружаться сущие, тем меньше они хотели размножаться. Он и сам не думал о детях, пока Сатана не изгнал его из глубинного ада.

А вот черти… Они и в аду первые в делании себе подобных.

Неужели это потому, что они всегда были первыми ходоками в людской мир?

Глава 7. Ибо

— Я — кабинетный учёный! — испуганно блеял тощенький седенький магистр Мракус. — Я не умею с детьми!..

Он бегал вокруг массивного стола в кабинете Зибигуса, прикрываясь столешницей от разъярённого чёрта.

— Я сварю тебя в масле! — орал Зибигус. — Ты всё равно будешь преподавать географию!

Маг задыхался и всё сильнее бледнел, прекрасно понимая, что перед ним не просто ректор академии, а чёрт. И что отказать ему он не может.

Но согласиться?.. Как?..

Всё дело в том, что магистр Мракус до ужаса боялся детей. Просто до желудочных колик.

— Я не способен к преподаванию! — верещал он из последних сил.

Он так набегался вокруг стола, что ноги его уже почти не держали.

Но и чёрт устал, и они уставились друг на друга, разделяемые только толстой дубовой столешницей да глобусом, который магистр Мракус принёс с собой.

И зачем он только польстился на приглашение чёрта? Нужно было хватать глобус и бежать из столицы! Эти дети, они же его с ума сведут! Сожрут и без того больной желудок!

— Ничего не знаю! — орал Зибигус, прекрасно считывая мысли магистра. — Запасись содой! Нету у меня других географов! Хватай свой глобус и идём!

Магистр Мракус с тоской посмотрел на замечательный глобус ручной росписи, который он лютой зимой едва не заложил в трактире. А ведь надо было! Надо!

Когда чёрт вызвал его во дворец правителя с глобусом, Мракус не заподозрил беды. Напротив, решил, что подвернулась какая-нибудь симпатичная должность при новой правительнице.

Вот место звездочёта его бы устроило. Или гадателя. По глобусу.

Набегавшийся Зибигус грозно засопел, набычился и закатал рукава, демонстрируя, что готов перейти к магическому рукоприкладству.

Бедняге Мракусу, что уже два года учился обходиться без колдовства, ничего не оставалось, как сгрести со стола несчастный глобус и завернуть его в плащ.

— Следуй за мной! — рявкнул Зибигус.

И магистр уныло потащился за чёртом.

У студентов в это время шёл урок магии. Первый. До этого они изучали руны, карты, историю Серединных земель и геральдические цвета основных цехов.

На остальные предметы преподавателей пока просто не нашлось.

Магию в конце концов взялся вести почтенный Акко Ибилисимус. В аду он был одним из старейших чертей, на земле — ростовщиком и менялой.

Ибилисимус казался Зибигусу совершенно не склонным к преподаванию. Но старик подумал-подумал и вызвался сам.

Студенты у него сидели по струночке. Всего их отбор прошло тридцать восемь, и шумели они обычно изрядно. Но сейчас тишина в комнате стояла такая, что и муха не пролетела бы. Застеснялась.

Ибилисимус был таким старым чёртом, что давно устал маскироваться под человека.

В быту он до заката из дому не выходил, носил перчатки и надвигал на лицо капюшон. А перед студентами вообще скрываться не стал. Так и стоял — с чёрной шерстяной мордой и мерзкими лапами — остальное тело было скрыто одеждой.

И голосом Ибилисимус говорил утробным, страшным. От него даже у парней под кожей заводились мурашки. Зато и внимали чёрту, впитывая каждое слово.

Урок магии давно завершился, но раз географа вовремя не подали, неутомимый Ибилисимус продолжал вещать:

— Стихии — суть живое и разумное, как малый ребёнок. Обиды застилают им разум, но радость их светла, как и любовь к вам, а любить они умеют как дети. Начнём же, если у нас есть время, о времени. Что сиё суть? — он уставился на блондинку в купеческом платье из первого ряда.

— Это… не стихия, — растерялась девушка.

Она была выскочкой, потому и сидела на первом ряду, но тут явно просчиталась.

— А что? — настаивал Ибилисимус.

Но девушка покраснела, как персик, хоть ешь её, и только глазами хлопала.

— Есть четыре стихии — смилостивился Ибилисимус. — И у каждой два дома. Дома огня — тьма и свет, дома