Алистер растянул губы в улыбке. В резком свете Кровавой завесы его зубы казались желтоватыми, дикими и заостренными. После того, как Бриони убила Карбри, Завеса стала немного светлее.

Гэвин подумал о трупе мальчика и содрогнулся. Он никогда особо не задумывался о том, как будет выглядеть чье-то мертвое тело. Теперь он понял, что это было более интимно, более грязно, чем он ожидал. Наблюдая, как Карбри рухнул на землю, как из него вытекает жизнь, Гэвин понял, что чувствует, как жизненная магия мальчика иссякает – белое облако, рассеявшееся в воздухе. Это казалось… знакомым.

Магия жизни должна была выходить из тел только тогда, когда их хоронили.

– В самом деле, Грив, – промурлыкал Алистер, с явным презрением выделяя последнее слово. – А чего мне стоит бояться?

– У меня, знаешь ли, есть имя.

Взгляд Алистера упал на магическую доску.

– Ты не знаешь, как меня зовут, да? – спросил Гэвин. Он чувствовал себя униженным.

И Изобель, и Бриони называли его по имени при Алистере.

– А может, мне нравится называть тебя Гривом.

Покраснев от гнева, Гэвин поднес бутылку с медом к губам и сделал глоток.

Он тут же закашлялся, чувствуя, как едкая сладость обжигает горло.

– Знаешь, – протянул Алистер, – а я думал, что Гривы знают, что делать с алкоголем.

– Я не пью, – пробормотал Гэвин.

Он не стал говорить, что не пьет именно из-за репутации его семьи.

– Очень жаль. Это весело. – Для пущей убедительности Алистер сделал еще один глоток.

Если заклятый враг Гэвина хотел недооценить его, отказывался даже запоминать его имя, это было прекрасно. Когда появится возможность, он сможет использовать это в своих интересах. И тогда, в первый и последний раз, Алистер увидит, на что он действительно способен.

– Ну что ж, – сказал Гэвин, поднимая свою бутылку с медовухой. – За веселье?

Алистер засмеялся, и Гэвину показалось, что он не делал этого на протяжении многих лет.

– Почему нет? – он коснулся своей бутылкой бутылки Гэвина. – Знаешь, я почти надеюсь, что ты ее отравил.

И с этими словами он сделал большой глоток.

Гэвин притворился, что пьет с ним, и внезапно его охватило осознание.

Он всегда знал, что Алистер опасен – но никогда не замечал, какой он печальный. Это было безошибочно видно по линиям его профиля, по тому, как отчаянно его рука сжимала бутылку.

Какое у него право быть печальным?

– Знаешь, изучая турнир, – сказал Гэвин, не в силах сдержать язвительность в голосе, – я заметил, что Лоу обычно претендуют на Замок. Но ты даже не попытался этого сделать.

Бриони что-то говорила о шаблонах. Гэвин был с ней согласен: чемпионы из определенных семейств действительно чаще выбирали определенные Реликвии и Достопримечательности. Но он тщательно изучил историю этих семейств. И если бы был хоть один намек, что это проклятье можно было уничтожить, он бы уже его заметил.

– Мне не нужна броская Достопримечательность, чтобы люди знали, что я представляю угрозу, – ухмыльнулся Алистер. – Самые опасные чудовища – те, кто подкрадываются к тебе исподтишка. Разве ты не слышал этих сказок?

– В моей семье не принято их рассказывать. У нас нет ни одной доброй сказки.

Гэвин произнес эти слова намного резче, чем планировал, и эхо его голоса разнеслось по комнате. Молодой человек не хотел проявлять такую честность, но когда он посмотрел на Алистера, он увидел, что тот свел брови. Задумавшись. Гэвин был очень за это благодарен. Ненависть или апатию он бы смог пережить.

Жалость была бы невыносимой.

– Перед сном мама рассказывала мне сказку о подменышах, – хрипло сказал Алистер. – Которые похищали ребенка людей и подкладывали вместо него своего соплеменника. Этот подменыш был почти как человек, но все-таки не совсем человек. Он был опаснее. Более диким. Незнакомым. В один прекрасный день чудовища возвращались, чтобы потребовать то, что принадлежит им по праву, забрать ребенка в свои подземные пещеры.

Рассказывая сказку, Алистер изменился. Его голос стал благоговейным, нетерпеливым, а лицо больше походило на лицо мальчика, мальчика с задумчивыми глазами и кривой, нежной улыбкой на устах. И было неважно, что слова, которые он произносил, были пугающими – Гэвин мог бы слушать его часами.

– А как же человеческий ребенок? – спросил Гэвин, стараясь не показывать, как его увлекла сказка. – Что происходило с ним?

Губы Алистера растянулись в омерзительной усмешке.

– Подменыш перерезал его горло и поглощал всю его магию.

– Странная какая-то сказка на ночь. – Гэвин вздрогнул, подумав о заключенной сделке, о том, что он искалечил магию собственного тела.

– Не у всех сказок на ночь может быть счастливый конец.

– Но ваша семья – победители. Разве у ваших сказок не должен быть счастливый конец?

– Лоу победители только потому, что они чудовища, – с горечью сказал Алистер, заключая сырую магию в заклинание. – И мы очень хорошо играем свои роли. Знаем свое место.

Он был совсем не таким, как ожидал Гэвин. Перед ним был не тот грозный чемпион, который чуть было не отправил в могилу пожилого заклинателя, и не тот дерзкий чемпион, которого он видел в «Сороке». Он попытался напомнить себе, что Алистер всегда будет Лоу, что Гэвин не позволит – и не захочет – чувствовать к нему что-то, кроме ненависти. Не тогда, когда было слишком легко задаться вопросом, а ненавидел ли он его когда-либо вообще.

– Нет. Ты сам выбираешь, быть тебе чудовищем или нет. – Слова прозвучали более резко, чем он намеревался. – При желании вы могли бы кормить горожан с рук. Но твоя семья решила, что они должны вас бояться. Жаль, что у меня не было возможности сделать такой выбор.

– У меня меньше возможностей сделать выбор, чем ты думаешь. – Голос Алистера был тихим, угрожающим. – А твоя семья заслужила свою репутацию. Они опустили руки много столетий назад.

Гэвин ощерился.

– Я – не моя семья. И я не опустил руки.

– Я заметил. – Алистер бросил на него оценивающий взгляд.

Гэвин почувствовал прилив гордости – а затем раздражения – из-за того, что он хотел одобрения Алистера. Ему нравилось думать, что он хорошо переносит одиночество или, по крайней мере, привык к нему. Но один разговор с предполагаемым смертельным врагом – и его бдительность уже ослабла. Неужели он действительно так отчаянно нуждался в признании?

Или дело было в том, что это внимание ему оказал Алистер Лоу?

Гэвин попытался представить себя стоящим над телом Алистера, наблюдающим, как жизнь угасает в его глазах. Попытался поверить, что хотел именно этого. Но сидя рядом с ним, сжимая бутылку медовухи, которую он отказывался пить, он не мог не думать о том, что Алистер был не чудовищем, а обычным парнем. И было не важно, сколько усилий оба они прилагали, притворяясь, что это не так.