В последний день трое подпольщиков вымылись, побрились, сложили в сумку свои мундиры и начищенные солдатские башмаки, надели мою одежду и собрались в гостиной. Мой костюм оказался слишком велик для медбрата, который без конца смотрел на себя в зеркало, ошеломленный непривычным видом. Все трое пытались скрыть охватившую их нервозность – Желлул в костюме, который я купил на свадьбу Симона, капитан в том, что Жермена подарила мне несколько месяцев назад.

Ближе к полудню, хорошо позавтракав, Желлул приказал мне натянуть вдоль перил балкона белую простыню, а когда стемнело, трижды зажег и погасил свет в комнате, окна которой выходили в сад. В ответ далеко-далеко, за морем виноградников, тьма ответила слабым отблеском. Желлул приказал проводить медбрата в подсобку, чтобы выдать ему все необходимые медикаменты и перевязочные средства. Мы собрали три большие коробки, поставили их в багажник автомобиля и вновь поднялись на второй этаж. Капитан, все еще бледный, с задумчивым видом мерил шагами коридор.

– Который час? – спросил Желлул.

– Без четверти десять, – ответил я.

– Пора. Сейчас мы сядем в машину, и ты отвезешь нас туда, куда я скажу.

Жермена, сидевшая в гостиной отдельно ото всех, скрестила пальцы, молясь за меня, и втянула шею. Она дрожала. Медбрат подошел к ней и похлопал по плечу.

– Все будет в порядке, мадам. Не волнуйтесь.

Жермена от его слов ссутулилась еще больше.

Капитан и медбрат устроились на заднем сиденье, положив у ног оружие. Желлул сел рядом со мной, он непрерывно поправлял узел галстука. Я открыл ворота гаража, которые Жермена после нашего отъезда тут же закрыла, и, не включая фар, доехал вплоть до винных погребов Крауса, напротив заведения Андре. В баре и во дворе было полно посетителей. До нашего слуха доносились их крики и смех. Я вдруг испугался, как бы Желлул не решил свести счеты со своим бывшим работодателем. Но он только ухмыльнулся и мотнул головой, велев выезжать из Рио-Саладо. Я зажег фары и устремился в ночь.

Мы поехали по асфальтированной дороге на Лурмель, затем свернули, не доезжая деревни, и по проселку направились к пляжу Тургот. На пересечении с очередной боковой дорогой нас ждал мотоциклист. В нем я узнал юношу, который в первый вечер явился с пистолетом к нам в аптеку. Он развернулся и быстро нас обогнал.

– Поезжай медленно, – приказал Желлул. – И не пытайся его догнать. Если увидишь, что он развернулся и едет нам навстречу, гаси фары и поворачивай обратно.

Мотоциклист не развернулся.

Километров через двадцать я увидел, что он остановился на обочине дороги. Желлул велел затормозить рядом и заглушить двигатель. Из зарослей вынырнуло несколько фигур. В руках у них были винтовки, за спинами вещмешки. Один из них вел в поводу тощего мула. Мои пассажиры вышли из машины, двинулись им навстречу и обнялись. Медбрат вернулся ко мне, велел не выходить из машины и сидеть за рулем, затем открыл багажник. Коробки с медикаментами и перевязочными средствами погрузили на мула, после чего Желлул махнул мне рукой, веля уезжать. Я не двигался с места. Неужели они рискнули отпустить меня домой живым и здоровым? Ведь я мог бы донести на них на первой же заставе. Я попытался поймать взгляд Желлула, но он уже отвернулся и пошел за капитаном, от которого я не слышал ни слова с той ночи, когда он меня чуть не задушил. Мул поднялся по склону, вскарабкался на вершину холма и скрылся из вида. За ним в ночи скользило несколько силуэтов. Они то и дело протягивали друг другу руки, помогая взбираться на холм. Затем растворились во тьме. Вскоре до моего слуха доносился лишь шорох ветра в листве.

Рука отказывалась браться за ключ зажигания. Я был уверен, что Желлул затаился где-то поблизости, взял меня на мушку и только и ждет, когда заревет мотор, чтобы выстрелить.

На осознание того, что они действительно ушли, мне понадобился целый час.

Несколько месяцев спустя я обнаружил в почтовом ящике конверт без почтового штемпеля и имени адресата. Внутри был вырванный из школьной тетрадки листок с перечнем медикаментов. И больше ничего. Я купил требуемые лекарства и сложил их в коробку. Через неделю за ними заехал Лауфи. В три часа ночи в окно ударил камешек. Жермена его услышала и вышла в коридор, кутаясь в пеньюар. Мы не сказали друг другу ни слова. Она лишь посмотрела мне вслед, глядя, как я спускаюсь в подсобку. Я отдал коробку медбрату, запер входную дверь и вернулся в свою комнату. Я ждал, что Жермена придет ко мне и станет ругаться, но она вернулась к себе и закрылась на ключ.

Лауфи забирал коробки пять раз. Всегда одинаково: ночью мне бросали в почтовый ящик девственно-белый конверт, внутри которого лежал нацарапанный на клочке бумаги список лекарств. Время от времени его дополнял заказ на перевязочные материалы и другие медицинские принадлежности – шприцы, вату, компрессы, ножницы, стетоскопы, жгуты и т. д. Затем камешек в окно, медбрат на пороге и Жермена в коридоре. Как-то вечером раздался телефонный звонок. Желлул попросил меня приехать в то место, куда я отвозил его с капитаном и медбратом. Увидев, что я ранним утром выехал на машине из гаража, Жермена перекрестилась. До меня вдруг дошло, что мы с ней совершенно перестали разговаривать… Желлул на встречу не явился. Когда я вернулся домой, он перезвонил и попросил приехать еще раз. На этот раз меня ждал какой-то пастух с чемоданом, набитым купюрами. Он приказал мне спрятать деньги и хранить их до тех пор, пока за ними кто-нибудь не придет. Чемодан оставался у меня пятнадцать дней. Желлул позвонил в воскресенье, поручил доставить «посылку» в Оран, остановиться напротив небольшой столярной мастерской за пивоварней «БАО» и ждать, не выходя из машины. Я все в точности исполнил.

Столярная мастерская была закрыта. Мимо прошел какой-то человек, вернулся обратно, подошел ко мне, продемонстрировал рукоять пистолета, спрятанного под пальто, и велел выйти из машины. «Буду через пятнадцать минут», – сказал он, садясь за руль. Четверть часа спустя автомобиль мне действительно вернули.

Такая двойная жизнь продолжалась все лето и осень.

В последний раз, явившись ко мне, Лауфи нервничал больше обычного. То и дело поглядывая тайком в сторону виноградников, он переложил медикаменты в вещмешок, закинул его на плечо и посмотрел на меня каким-то другим, незнакомым взглядом. Видимо, хотел что-то сказать, но не смог проглотить застрявший в горле ком, вытянулся в своих грубых солдатских башмаках, встал на цыпочки и в знак уважения поцеловал меня в лоб. Его била мелкая дрожь. Было около четырех часов утра, и небо только-только начало сереть. Может, это рассвет наполнил душу медбрата беспокойством? Лауфи было не по себе, его явно терзали тягостные предчувствия. Он попрощался и поспешно скрылся в виноградниках. Я увидел, как он растворился во мраке, и услышал шорох листвы, выдававший его удалявшиеся шаги. Висевшая в небе луна напоминала обрезок ногтя. Время от времени робко поднимался ветер и затем вновь стелился по земле.

Не зажигая света, я поднялся в свою комнату и присел на краешек кровати. Все чувства были начеку… Тишину ночи распороли выстрелы, которым тут же стали вторить все окрестные псы.