В таком состоянии и застал его в лавке Стратулат. Казей не ожидал этого визита, однако встретил любезно, раскупорил бутылку вина, подвинул полный бокал гостю. Тот кивком поблагодарил и, не прикасаясь к бокалу, осведомился:

– Что это с вами сегодня, Никита Петрович? На вас лица нет. Неужели смерть Чаркела Паскалуца так подействовала?

– А вы откуда знаете, что он умер… вернее – погиб? Хотя, что это я спрашиваю, в газете ведь написано.

– Вот именно, – Стратулат отхлебнул из бокала. – Знаете, Никита Петрович, я давно хотел спросить вас: что связывало вас с этим Чаркелом?

– А вас, господин Стратулат? – вопросом на вопрос ответил Казей.

– Меня? – удивленно переспросил тот. Досолки но ничего. Мы встретились случайно. Я уже рассказывал.

Казей, припадая на левую ногу, прошелся по комнате, постоял возле двери.

– Извините, господин Стратулат, я вам не верю. Кто вы?

В жизни разведчика бывает свой звездный час, когда на карту поставлено все, и решение надо принимать сразу, немедленно. Он машинально взглянул на черный кожаный портфель, который принес с собой и поставил в углу Казей поймал этот взгляд и по выражению гостя догадался, что с портфелем связано нечто важное. Внутренний голос подсказывал Стратулату: «Сейчас ты должен это сделать». В портфеле лежало письмо жены Казея и ее снимок с сыном, доставленные вчера курьером с той стороны. Он открыл портфель и достал пакет.

– У меня есть кое-что для вас, Никита Петрович, – он передал пакет.

Казей обеспокоенно повертел пакет в руках, надорвал бумагу. В нем оказался конверт без надписи. Он быстро вскрыл его, достал исписанный лист бумаги, узнал почерк жены и изменился в лице. Стратулат, чтобы не мешать, отошел в сторону, издали наблюдая, как на лице Казея сменилась целая гамма чувств: удивление, радость, недоверие, надежда…

– Откуда это у вас, господин Стратулат? – наконец пробормотал он, не выпуская из рук листок.

– С той стороны, разумеется, откуда же еще. Что пишет супруга? – он мог бы и не задавать этого вопроса, потому что знал содержание письма.

Разыскать Марину Алексеевну во Владикавказе не составило его коллегам из Центра труда, и они сумели убедить ее передать письмо и фотографию.

– Марина пишет, что у них все в порядке, – он положил письмо на стол и стал рассматривать фотографию. – Почти не изменилась, а ведь сколько лет прошло. Зато сына не узнать. Совсем взрослый. Пишет, что учится в Политехническом институте. Нет, этого не может быть. Мистика какая-то. Не поверю, пока не увижу своими глазами.

– Так в чем же дело, Никита Петрович? Что вам мешает, что вас удерживает здесь?

– Ничего. – Он сказал это не раздумывая, как о давно решенном. – Но куда мне деваться, кому я нужен?

– Знаете, что я вам скажу? Возвращайтесь-ка на родину. Там вас ждут.

– Чтобы поставить к стенке, – он невесело усмехнулся.

– Вы уже наделали в своей жизни ошибок, не делайте еще одну, самую, может быть, непоправимую. Никто вас к стенке не поставит. Никогда не поздно искупить вину перед родиной.

– А кто вы такой, собственно, чтобы говорить от имени родины? – в голосе Казея проскользнули нотки недоверия и злости. – Я на своем веку достаточно повидал патриотов, все говорят от имени России, а на деле… – он не договорил и махнул рукой.

– Кто я такой, не так уж важно. Главное уже сказал – я с той стороны. И представил веские доказательства, – Стратулат показал на письмо и фотографию. – Теперь все зависит от вас. Решайте, Никита Петрович.

Они проговорили до рассвета. Вернее, говорил один Казей. Стратулат слушал, изредка прерывая уточняющими вопросами. Его собеседник вел рассказ сбивчиво, перескакивая с одного на другое. Стратулат чувствовал, что Казей ничего не утаивает и хочет выговориться до конца. У него оказалась хорошая память, но у слушателя еще лучше. Стратулат многое узнал о Новикове, Ломакине, Чаркеле, о недавно приходившем к нему офицере Летнинском, фамилии и приметы агентов, завербованных Казеем и засланных на советскую сторону.

За окном забрезжил рассвет, когда Казей передал свой разговор с Летнинским, с Ломакиным и устало откинулся на спинку стула.

– Значит, Летнинский – резидент «Интел-лидженс» и предлагал вам сотрудничать.

– Да. А сотрудничать с ним мне порекомендовал Ломакин. Он же напомнил мне о сотрудничестве с Новиковым, сообщив, что тот тесно сотрудничает с «Сюрт э женераль», а особенно с ее «Сервис д’Ориан». Службой Востока. Из их разговора я понял, что готовится солидная акция по переброске опытных сотрудников на ту сторону для оседания.

– А что же вы ему ответили? – переспросил Казея разведчик.

– «Я подумаю», – но он мне грозно ответил: некогда думать. Надо действовать, и немедленно.

Ну вот и все, господин Стратулат.

– Нет, не все, Никита Петрович. Постарайтесь помириться с Летнинским и примите его предложение.

Казей некоторое время размышлял, потом улыбнулся и тихо произнес:

– Мне надо все хорошенько обдумать.

– Думайте, Никита Петрович, думайте!

Стратулат пришел в гостиницу только под утро. А после обеда, в назначенный час, в Москву ушла зашифрованная телеграмма.

* * *

Москва. В центральном аппарате разведки шло совещание.

– Теперь нам известен еще один канал шпионской деятельности и диверсий, – сообщил присутствующим начальник. – Я уже доложил наверх. Стратулату передайте – пусть продолжает начатую работу. У него, судя по всему, появились новые возможности, и он должен их полностью использовать. Передайте ему мою личную благодарность.

Начальник помолчал, о чем-то размышляя, а потом продолжил:

– Казея тоже поблагодарите. Он нам очень помог и, я думаю, еще не раз поможет. Срочно разрабатывайте план по его внедрению.

3

А в верхних эшелонах власти в стране в то время не прекращалась борьба за лидерство. После смерти Ленина власть в стране формально перешла к Политбюро ЦК, но на деле коллективное правление продолжалось не долго. Лидерство все больше захватывал Сталин. Однако положение Сталина было не столь непоколебимо, как может показаться. К началу 1926 года внутри партийного и советского руководства, внешне лояльного к Сталину, сложился заговор с целью отстранения его от должности генсека и передачи этого поста Дзержинскому. Во главе этой группы стояли Рыков и Томский. Но их планы стали известны Сталину, который среагировал мгновенно.

Во время июльского пленума ЦК 26-го года после очередной «схватки» с Зиновьевым и Каменевым Дзержинскому внезапно стало плохо, и он умер от сердечного приступа, его место главы карательной машины занял Менжинский.

Весной 1926 года Зиновьев, Каменев и Троцкий выработали единую платформу, противопоставив ее большинству партии. Тогда Зиновьева вывели из состава Политбюро. А в ноябре 1927 года все трое был исключены из партии. В 1928 году Лев Троцкий вместе с женой и сыном были сосланы в Алма-Ату, а менее чем через год изгнаны из страны.