Эту расправу Сталин осуществил при поддержке Бухарина, Рыкова и Томского, которые не только одобрили репрессии против «левой оппозиции», но и сами приняли активное участие в ее разгроме. И вскоре об этом пожалели.

Занимая главные символы революционной власти: должность главы правительства, авторитет партийного теоретика, Коминтерн и профсоюзы, они не учли, что теперь в СССР была только одна реальная власть – партийный аппарат, который полностью подчинялся воле Сталина.

В начале января 1928 года по настоянию Сталина Политбюро ЦК проголосовало за применение чрезвычайных мер к крестьянам, «скрывающим» излишки зерна. В деревни посылались вооруженные отряды, которые производили реквизиции, произвольный и незаконный захват зерна и аресты, разгоняли местные органы власти, закрывали рынки и пытались насильно загнать крестьян в коммуны.

Весной 1928 года страну захлестнул зерновой кризис, что вызвало усиление полемики Бухарина – Рыкова – Томского со Сталиным, разногласия между которыми все явственней превращались в непреодолимую пропасть. Бухаринцы продолжали настаивать на том, что кризисные явления суть следствия неправильной политики правительства, тогда как сталинисты, сами спровоцировавшие подобную ситуацию, с пеной у рта доказывали, что все кроется в порочной природе НЭПа.

В сентябре 1928 года была оглашена новая программа индустриализации, базирующаяся на концентрации всех средств на развитие тяжелой промышленности любой ценой, включая нарушение устойчивости экономики и активное сопротивление населения. Финансы же для этого предполагалось выжать из сельских жителей. Задерганный Томский подал заявление об отставке. Вслед за ним Бухарин подал в отставку с постов редактора «Правды» и главы Коминтерна.

К осени 1929 года чрезвычайные хлебные заготовки стали нормой, а в стране впервые после окончания Гражданской войны ввели продуктовые карточки. В деревнях начались крестьянские бунты.

В самом начале 1930 года было издано распоряжение удвоить и утроить темпы коллективизации, и крестьянство накрыла новая волна насилия. Поскольку понятие «кулак» было довольно растяжимым, пострадало большое количество середняков. Как правило, около 20 % записывали в кулаки, грузили в вагоны и везли в Сибирь на голодную смерть.

Насильственная коллективизация обернулась полным крахом и без этого далеко не блестящего советского сельского хозяйства.

Результатом такой политики стал страшный голод, от которого особенно пострадали Украина, Поволжье, Северный Кавказ и Казахстан. Крестьяне умирали миллионами.

А Иосиф Сталин утвердился как единовластный правитель страны. Теперь каток репрессий, подмяв основную массу простого населения Советского Союза, неумолимо приближался «верхам».

В самом начале 1934 года прошел XVII съезд партии, названный «Съезд победителей», так как на нем было объявлено о победе социализма в СССР. Но его можно назвать и съездом «обреченных», так как вскоре из 1966 его делегатов 1108 было арестовано, а из избранных 139 членов и кандидатов в члены Центрального Комитета 98 расстреляно. Причиной этого стали результаты тайного голосования на выборах нового ЦК. Против генсека подали свои голоса 270 делегатов, тогда как против Кирова только 3. Тогда-то Сталин и решил, что пришло время заняться основательной чисткой рядов партии.

В июле создается Народный комиссариат внутренних дел (НКВД), во главе которого был поставлен Генрих Ягода. При НКВД было создано Особое совещание, которое имело право приговаривать к ссылке до 5 лет, депортации или направить на работу в концентрационный лагерь.

Сигналом для начала крупномасштабной чистки послужило убийство Кирова. Начались репрессии с Ленинграда, где было обнаружено гнездо убийц – «Ленинградский террористический центр», члены которого были приговорены к высшей мере наказания и в тот же день расстреляны. Затем в течение 1935 года из Ленинграда были депортированы все дворяне, бывшие царские госслужащие и офицеры, а также представители купеческого сословия. Также из города в Восточную Сибирь были высланы 40 тысяч рабочих вместе с семьями.

Вал репрессий несся по стране.

В сентябре 1936 года Ягода был смещен с поста главы НКВД, а через два года расстрелян. Его сменил Николай Ежов, которому предстояло выполнить самую грязную часть «великой чистки», а затем последовать за своим предшественником.

Если, уничтожая своих оппонентов, Сталин добивал политические трупы не первой свежести, то затеянная им чистка командного состава армии носила совсем другой характер – генсек неожиданно для всех пустил под нож почти все руководство РККА.

Уже в январе 1937 года органы НКВД арестовали по обвинению в троцкизме полтысячи офицеров. В конце мая все главные фигуры будущего процесса были арестованы и переданы в руки Ежова. Через несколько дней, 11 июня 1937 года, состоялся закрытый суд над Тухачевским, Якиром, Уборевичем, Корком, Эйдманом, Фельдманом, Примаковым и Путной. Судебное дело длилось несколько часов, после чего все были приговорены к расстрелу.

Процесс над Бухариным и чистка в армии стали лебединой песней Ежова. Внимание Сталина привлек его земляк, партийный босс из Закавказья, Лаврентий Берия, которого в июле 1938 года генсек сделал заместителем Ежова, а в декабре 1938 года он занял место Ежова, который бесследно исчез в подвалах Лубянки.

Но всего этого ни Стратулат, ни, конечно, Казей не знали. Поэтому, ведя работу, каждый думал, размышлял о своем.

«Почему Стратулат заинтересовался именно мною?» – прокручивал в голове Никита. А когда он задал этот вопрос разведчику, тот натянуто ухмыльнулся:

– По той же причине, что и Ломакин с Летнинским.

– Все как в старом анекдоте – скидай штаны, власть переменилась, – пошутил Казей.

– Выходит, так.

Казей понял идея расспрашивать его исходила не от Стратулата, а от кого-то постарше. Он заподозрил это во время «прокачки» – уж больно наивными и беспомощными были вопросы, так как Стратулат знал о нем гораздо больше.

«Правда, не о том периоде, что начался в жизни в Крыму, у Врангеля, – думал Никита. – Но так или иначе Стратулат попытается вывернуть меня на изнанку, любыми методами и средствами. И его понять можно: в мою историю трудно поверить, тем более профессиональному разведчику, привыкшему любую проблему рассматривать под углом происков разведслужб других государств».

Тем более, что Никита сообщил ему о готовящейся операции по внедрению агентов.

«У разведчиков свои законы и кодекс поведения, – размышлял Никита. – Хочешь мира – готовься к войне. Так говорили древние».

И тут ничего не поделаешь.

Несмотря на изменившуюся ситуацию в стране, поневоле втянувшую военную разведку в грязные разборки власть имущих, Стратулат как профессионал продолжал выполнять свой долг, как его учили и как он этот долг себе представлял.

– Ну, что вы решили? – спросил он.

– Я отказываюсь, – сказал Никита.

В его груди проснулся и ворочался протест.