Инесса Дейберт была однолюбкой, каким бы старомодным это ни казалось.

Слов женщины Настя уже не слышала – быстрым шагом удалялась прочь. Девушка завернула за угол дома и исчезла из виду.

Инесса и Олеся сели в машину – большой черный внедорожник с квадратной брутальной «мордой». За его рулем Дейберт чувствовала себя комфортно и уверенно.

– Мама, – сказала Олеся тихо, комкая в руках собственную кофту, – и что делать? Они узнают, где я и с кем. Найдут.

– Все хорошо, милая, – спокойно отозвалась Инесса, включая зажигание. – Ничего сверхъестественного не произошло. Не ожидала, конечно, что Реутовы втянут эту девчонку, но ты сама должна понимать – рано или поздно они бы нашли тебя. От них не спрятаться. От них можно только защититься. Ты сделала верный шаг, что ушла и решила не выходить замуж за того человека.

Олеся закивала – свадьба не по любви была для нее чем-то гадким, омерзительным. Тем более после того, как Рита сделала так, что Леша оставил ее… Польстился на деньги, которые она ему предложила взамен на то, что он расстанется с Олесей.

– Теперь я тебя не брошу, солнышко, – с этими словами Инесса быстрым неловким движением обняла одной рукой Олесю и поцеловала в лоб.

Когда-нибудь девочка узнает, как ей было тяжело прощаться с ней, совсем малышкой. Тот день двадцать три года назад она не могла забыть до сих пор.

Ей снилось это в кошмарах – что она опять и опять отдает свою дочь. Чтобы спасти. Чтобы не сделать такой же, как они – те, с кем свело ее первое самостоятельное журналистское расследование.

Они – люди со сверхъестественными способностями.

– Я когда-нибудь узнаю, почему ты бросила меня тогда? – словно прочла ее мысли Олеся.

– Когда-нибудь – да, – твердо сказала Инесса, прежде чем машина тронулась. – Это было только ради твоего блага.

Когда-нибудь она расскажет ей. И Ивану.

И они поймут ее. Потому что они – ее дети. Даже если у них разная кровь.

Уже когда внедорожник мчался по дороге, ей позвонила Рита.

– Олеся у тебя? – спросила ее она без слов приветствия. Она была вне себя от бешенства.

Так и есть – та девчонка, Настя, посмевшая ударить Олесю, рассказала обо всем. Ничего страшного. Они справятся.

– Со мной, – поправила Риту Инесса. Ее голос оставался хладнокровным, хотя внутри все переворачивалось.

– Зачем тебе моя дочь, идиотка?

– Это моя дочь.

Реутова замолчала, переваривая информацию, а затем вкрадчиво спросила:

– Дейберт, ты колоться стала?

– Нет, – односложно ответила Инесса.

– Тогда какого черта ты несешь чушь?! – заорала Рита оглушительно громко – даже Олеся услышала. Услышала и сжалась. – Какая твоя дочь?! Немедленно верни ее! Дай ей трубку! Какого черта она сбежала из дома?!

– Передай мужу – свадьба отменяется. Будете настаивать – дам ход информации, связанной с бизнесом вашей чудесной семьи и двойной бухгалтерией.

– Что?! – взревела Рита.

– Просто передай Алексею, он все поймет.

И Инесса сбросила вызов.

– Она? – спросила Олеся боязливо.

– Все в порядке, – заученно повторила Инесса.

Рита Реутова же так не считала. Она вскочила со своего места и в сердцах грохнула свою чашку о пол. Чашка не разбилась, однако свежий горячий кофе вылился на светлый ковер ручной работы, оставляя отвратительное темное пятно.

– Что случилось? – спросила с огромным интересом Ирина, сидящая рядом – женщины только что пили кофе в большой гостиной дома Реутовых. До тех пор, пока Ирина не сообщила о том, что Олеся – пропавшая накануне собственной свадьбы, находится с Инессой Дейберт.

– Я ее уничтожу, – гневно сообщила Рита. Ноздри ее раздувались. – Эта сука мне сейчас заявила, что моя Олеся – ее дочь! Ты понимаешь, насколько она рехнулась?! Чертова мразь! Я ее уничтожу! – повторила она.

Ругаясь, Рита выбежала из гостиной, на ходу звоня мужу. А Ирина, откинувшись на мягкую спинку дивана, засмеялась.

Она с удовольствием будет наблюдать за борьбой этих двух куриц – Риты и Инессы.

Нужно лишь обезопасить девчонку. Как-никак, она – Хранительница.

И это из-за нее ее Тим находится в опасности.

Едва подумав о муже, Ирина заволновалась. Она со стуком поставила чашечку на круглый стеклянный столик и потянулась к колоде карт.

Выпала десятка пик.

Ирина встала и, на ходу набирая номер Алины, направилась в прихожую.

* * *

– Ты в порядке? – спросил Ван Ярослава, который сидел на высоком барном стуле, уронив голову на стол.

Инесса уже покинула квартиру – как только взяла документы и сказала несколько слов сыну. А Шейк, Ван и Женя вновь оказались на кухне. Парни сели за стойку, а Женя, как единственная в квартире девушка, стала мыть посуду, однако была перехвачена своим парнем. Ван покачал коротко стриженной головой, посадил Женю на место и сам занялся посудой.

Шейк усмехнулся. Влюбленные друзья казались ему кем-то вроде прирученных обезьян. Вана было жалко терять.

– В порядке, – пробурчал Зарецкий, не поднимая головы. На самом деле он был далеко не в порядке. Совсем не в порядке. Ему хотелось орать и пинать все вокруг, только сил отчего-то совсем не было. Как будто бы он всю ночь разгружал вагоны. Если бы Настя была рядом, он бы наорал на нее, но она посмела уйти, оставив его одного в глубоком недоумении.

Полина звонила еще раз, уже после того, как эта ненормальная Мельникова ушла, но растерянный Яр почему-то отклонил звонок. А когда решился перезвонить сам – оказалось, что телефон разрядился. Почему-то это его обрадовало – появился законный повод, чтобы не общаться какое-то время.

Голос Полины все еще стоял у него в ушах, и от этого становилось как-то жутковато. К тому же было стыдно. Но стоило Ярославу вспомнить теплые руки Мельниковой – он успокаивался. И даже сердце начинало стучать медленнее.

С ней было спокойно. Так спокойно, как будто никого, кроме них двоих, в этом мире нет, зато есть вечность. И есть они – друг у друга.

Зарецкого пугало не странное иррациональное чувство страха, появившееся во время разговора с Полиной. Куда больше его пугало то, что он испытывал к Насте. К человеку, которого ему полагалось ненавидеть всеми фибрами своей души – столько несчастий она ему принесла и столько нервов вымотала!

Любовь к Полине – безответная, похожая на прерывистую кардиограмму, была внезапной, болезненной и ломкой. В ней не было вдохновения, она не давала сил, она отбирала, и за эти два года Ярослав даже толком не рисовал.

Странные чувства к Насте походили на непрерывную прямую линию и были легкими, почти невесомыми, как снег на ладони, теплыми, как лучи рассветного солнца на щеке. И Яр вдруг поймал себя на мысли – когда обнимал эту калошу, что ему хочется запечатлеть эту картину – не просто на клочке бумаги, в альбоме или даже планшете. На мольберте.