— Так почему же ты удивляешься, что Терпугов заподозрил тебя в устранении Пшеничной?

— А потому что он, черт возьми, профессионал. Какого дьявола подозревать меня, если я не убивала? Вот ты тоже был вне себя, когда он высказал предположение, будто ты задушил Милавину из зависти к ее успеху.

— Но я любил Тину. А ты Пшеничную ненавидела.

Вера, гримасничая, растянула губы в противно дразнящей улыбке:

— От любви до ненависти, как и от ненависти до любви, — один шаг. Может, останься Пшеничная в живых, я бы на другой день полюбила ее всеми фибрами своей души.

— Сомневаюсь.

— А я вот, к сожалению, не сомневаюсь, что не ты придушил Милавину.

— Почему это, к сожалению? — недоуменно глядя на свирепо-веселую Астрову, спросил Фролов.

— Да потому, что мне хочется, чтобы был в тебе стержень, чтобы ты не кис, как истеричная женщина после сорока, а дрался, выходил на поединок с каждым днем и побеждал. Неужели в твоих генах ничего не осталось от предков?

— А с чего ты решила, что мои предки были славными представителями дворянства? Может, мои предки были крепостными?

— Судя по внешности, нет, но, судя по внутреннему содержанию, очень может быть. Что жаль.

— Зато ты, несомненно, из рода тевтонских рыцарей. Когда их побили, какая-нибудь сердобольная горожанка наткнулась на одного блондина с голубыми глазами, лежащего на берегу Чудского озера и уже наполовину занесенного снегом, склонилась над ним, провела рукой по лицу и встретилась с его неотразимым взглядом. Накинула на него плащ с убитого русского воина, положила с помощью верных слуг на повозку, да и отвезла в подвал своего дома, да и выходила. А он здоровый, красивый, чем ответил? Любовью! Была любовь жаркой до беспамятства, только надо ему, рыцарю, домой возвращаться. Негоже ему, рыцарю, в подполье у женской юбки сидеть. А чтобы она по нему не так скучала, подарил он ей ребеночка, который и стал твоим далеким предком. Вот отчего у тебя глаза холодные, как Чудское озеро подо льдом, и в груди жезл тевтонский.

— Ну ты писатель! — рассмеялась Вера.

— Я художник!

— Ладно, бог с ними, с предками, сами ими когда-нибудь станем. Нам сейчас надо так построить алиби, чтобы Терпугов забыл о нашем существовании. Придется, Сережа, подвигаться, посуетиться.

— Да что же можно сделать?

— А незаметно, как бы случайно, указать Терпугову на конкурентов Милавиной. Я, признаюсь, так и намеревалась поступить во время сегодняшнего разговора, да он так все повернул, что я подумала, не ко времени и не к месту будут мои намеки.

— Он и без твоих намеков конкурентов со счетов не сбрасывал. Еще тогда о них менеджера Милавиной расспрашивал. Слушай, а может, это Олег — и Тину, и Милену?..

Вера с сомнением покачала головой:

— Я, конечно, Олега знаю не очень хорошо, но чтобы вот так, внаглую, убить любовницу, а потом сестру и получить при этом наследство, для этого надо иметь три тевтонских жезла в груди и голову профессора Мориарти.

— Ну вообще-то я тоже склоняюсь к версии конкурентов.

— Слушай, а ты не помнишь, — поджимая ноги под себя и удобнее устраиваясь на диване, спросила она, — конкретно, кого называла менеджер Милавиной?

— Вера, — взмолился Фролов, — я же шел домой и есть хотел до обморока, а ты меня…

— А я тебя, любимый, — проворковала она, — накормила разговорами, я же писатель. Но крик желудка услышан, иду на кухню, а ты постарайся вспомнить имена конкурентов.

— Господи, Вера, зачем?! — донесся вслед его голос. — Неужели ты действительно хочешь заняться расследованием, ведь это глупо!

Фролов плеснул себе в стакан джина.

«Черт, фамилии-то известные! — стал припоминать он. — А! Лонцова — фирменные магазины «Мариола Баят», потом этот… совладелец «Елисаветинского» Раздорский и Неклинов — сеть бутиков «Нарцисс».

Когда Вера появилась с подносом в руках, он воскликнул:

— Вспомнил. Лонцова, Раздорский и Неклинов.

— Молодец! — похвалила она. — Вот при следующей встречи с Терпуговым ты, как, в общем-то, его знакомый, намекни ему, что он уже потянул за единственно верную ниточку и вспугнул преступника. Тот решил сделать контршаг, чтобы запутать следствие и переключить подозрение на другого, а именно на Пшеничного. Вот почему была убита Милена! Понял?

Фролов, одновременно пережевывая рыбное филе и невероятную версию Астровой, выразил несогласие:

— Нет, невозможно, убить совершенно невинного, непричастного к делу человека, тем более женщину, только для того, чтобы отвести от себя подозрение.

— Ах! Ах! Скажите, пожалуйста, женщину! — в сердцах бросила салфетку на стол Вера. — А какая разница? Женщину или мужчину? И тот и другая — Хомо сапиенс.

— Ну как же? Женщина беззащитнее, слабее…

В глазах Веры отразилось глубокое сожаление о столь устаревшем восприятии действительности Фроловым.

— Беззащитнее, слабее! — передразнила она. — Да ты посмотри на этих беззащитных! Как они толкаются в метро. Как хамят. Как давят машинами пешеходов. Как расправляются с конкурентами. Как рвутся к власти. Так что, кого убили, мужчину или женщину, значения не имеет.

— Но все равно, зачем убивать Пшеничную? Только затем, чтобы подозрение пало на ее брата?

— Ну а я что тебе только что говорила? Конечно! Они, он… Черт их знает! Убрали Милавину, подставив следствию удобного со всех сторон фигуранта, Олега Пшеничного. Но вот только Терпугов не попался на эту приманку, видно, он все-таки не такой уж слабый профессионал, приношу свои извинения. И он каким-то образом вышел на настоящего преступника, пока еще, может быть, неосознанно, но преступник заволновался и, чтобы окончательно, как он думает, погубить Пшеничного, убил его сестру.

— Я понял, — успокоил разгоряченную Астрову Фролов. — Что ж, за то, что он меня заподозрил в убийстве, я ему немного отомщу, подкину твою, по-моему, блестящую версию. Для него это будет равносильно тому, как если бы он мне высказал даже очень дельный совет, где следует на полотне приглушить или усилить освещение.

Вера расхохоталась:

— Ой, когда все это закончится, когда с шумным успехом пройдет твоя выставка… Кстати, несмотря ни на что, я уже подобрала две галереи.

— Следует спросить мое мнение.

— Подожди, сначала я снижу цену за аренду, а потом поедем смотреть. Так ты мне не дал досказать мою мысль: когда все это закончится, мы уедем на какой-нибудь остров. И пусть репортеры сходят с ума, куда это исчезли Астрова с Фроловым!

— Ты останешься у меня? — спросил он.

— Нет! Нам сейчас надо крайне осторожно встречаться. Мы оба под подозрением. Пусть все немного уляжется, а то начнутся разговоры, что это я тебя устроила в издательство.

— Не стану спорить, ты права. Повременим, но…

— Обязательно, без этого я не уйду! — задержав на Сергее многозначительный