Лаура прикрыла глаза и прильнула к груди Пьетро.

— Благодарю вас, синьор Аретино, — она облегченно вздохнула. — Вы просто спасли меня!

— Вас и не нужно было спасать, — услышали они женский голос. — Вы были великолепны!

— Да, Адриана, вы правы, спасать Лауру не было необходимости, но вот спасти меня от нежных объятий этой девушки вам придется! — Аретино отпустил Лауру, оставив ее в обществе Адрианы.

Сверстницы направились к танцевальному залу. Адриана раскланивалась с гостями герцога, то и дело останавливаясь, чтобы представить свою новую знакомую, причем расписывала ее столь красочно, наделяя такими достоинствами, словно речь шла о святой. И только Лаура чувствовала, как содрогается Адриана от смеха, глядя на изумленные лица знакомых.

Являясь дочерью Стража Ночи и женой члена Совета Десяти, Адриана занимала особое положение в высшем свете Венеции. Открыто выражая свое уважение к Лауре, она как бы требовала такого же отношения к ней и от других.

— Я ценю то, что вы пытаетесь для меня сделать, — пробормотала девушка, натянуто улыбаясь, — но вряд ли ваши усилия увенчаются успехом. Дело в том, что я незнатного происхождения, незаконнорожденная, жила в публичном доме, сыновья этих людей похищали меня, надеясь развлечься трентуно, и не все знают, что у них ничего не вышло. Да и мне, в свою очередь, не очень-то хочется добиваться их расположения.

— А я хочу, чтобы ваше положение изменилось к лучшему, и вы увидите, в конце концов, у этих людей не останется другого выхода, кроме как отнестись к вам с уважением.

Они отошли в сторону.

— Но почему вы это делаете для меня?

— Я это делаю из благодарности за то, что вы сделали для меня. Так что знайте, я всего лишь плачу добром за добро, ничего более.

Слова Адрианы прозвучали для Лауры эхом слов, уже слышанных ею однажды от Сандро.

— Чем же я смогла быть вам так полезна?

Адриана рассмеялась.

— Вы сделали моего отца таким, каким я всегда мечтала его видеть.

— Не понимаю.

— Вы его изменили! Всю жизнь, сколько я его помню, он был строгим и требовательным. Никогда не видела, чтобы отец улыбался, и уж точно не слышала его смеха! А теперь… только посмотрите на него! — Андриана кивнула.

В дальнем углу между Тицианом и Аретино стоял Сандро. Все трое, обнявшись, распевали песню, вкладывая в исполнение всю мощь своих голосов. Кавалли раскраснелся, глаза его блестели, поза была раскованной — никакой прежней вечной настороженности в слегка приподнятых плечах!

— Я считала его уже стариком, — продолжала Адриана, — даже когда он был молодым. Вы подарили ему юность, которой у него не было, — слезы навернулись дочери на глаза. — Только что, когда вы дышали свежем воздухом на открытой галерее, мы танцевали с ним. В первый раз за всю жизнь! И он сказал мне, что любит меня!

— Конечно, он вас любит и всегда любил.

— Но никогда не говорил об этом! Ни разу! До сегодняшнего вечера.

— Может быть, пребывание вдали от Венеции пошло ему на пользу?

— Не ищите других причин, — Адриана говорила с полной убежденностью. — Он изменился оттого, что полюбил вас.

— Он не любит меня! — быстро, с отчаянием проговорила Лаура. — Сам сказал мне об этом и правильно сделал! Чувства всегда мешают делам. Если бы ваш отец полюбил меня, — она замялась, подыскивая нужные слова, — все остальное стало бы невозможным.

— Теперь уже слишком поздно. Он любит вас. Это все замечают.

— Значит, его чувства скоро переменятся.

— Подлинная любовь не проходит, только усиливается со временем.

— На этот раз будет иначе!

Чувствуя, что поступает неразумно, но будучи не в силах сдерживать гложущие ее сомнения, Лаура пояснила:

— Если я хочу, чтобы меня приняли в Академию, то должна представить картину обнаженной натуры. Однако у меня всего лишь портрет Сандро, а он запретил его кому-нибудь показывать!

— Для вас это так важно? — спросила Адриана. — И вы рискнете? Представите картину, рискуя утратить любовь?

— Я всего лишь его любовница! — Лаура отвернулась. — Разве у меня не могут быть свои собственные мечты?

Адриана не дала ей уйти, схватив за руку.

— Я вас хорошо понимаю и считаю, что все это восхитительно. Пришлите картину мне, Лаура. Придется моему отцу поставить любовь выше гордости. Это ему ничуть не повредит.

Лаура покачала головой.

— Ваш отец никогда этого не сделает, не сможет, ведь гордость — это самое дорогое, что у него есть.

* * *

С бьющимся от волнения сердцем Лаура закрыла руками глаза Сандро и ввела в студию.

— Еще несколько шагов…

Мастерская казалась пустой после того, как Тициан забрал для Академии пять полотен. Он признал, что все они удивительно хороши. Художница радовалась, что этих картин в мастерской больше нет. Работая над ними, Лаура избавилась от преследовавших ее кошмаров. Теперь же все было в прошлом, и холодные пальцы ужаса не могли уже до нее дотянуться.

Вот по быку она скучала, вернее, скучала до тех пор, пока не закончила портрет Сандро.

— Как тебе угодно, — добродушно отозвался он.

Лаура остановилась и развернула его лицом к мольберту.

— Пообещай мне кое-что, — прошептала она, прижавшись щекой к его плечу и ощутив ровное биение сердца в широкой и мощной груди. — Пообещай, что не сразу скажешь мне свое мнение о картине, а прежде как следует разглядишь ее и лишь потом вынесешь суждение, сообщив, нравится она тебе или нет.

— Что, так уж плох мой портрет?

— Нет! — воскликнула Лаура и с полной уверенностью добавила. — Наоборот, хорош! Но, ради Бога, не спеши, подумай, прежде чем оценить мою работу.

Пытаясь унять дрожь в пальцах, она отняла руки от глаз Сандро и отошла, с замиранием сердца ожидая, какое впечатление произведет на него портрет.

«Только бы он понял!» — молила девушка.

Кавалли открыл глаза и… картина предстала перед ним, завораживая, лишая мыслей и наполняя чувствами. Она оглушала его и привела в ярость, но при этом Сандро отчетливо осознавал, что лучшей вещи Лаура еще не создавала.

Боже, он возненавидел свой портрет!

Художница изобразила его стоящим у окна и прислонившимся плечом к стене. За окном была ночь, и единственным источником света служил неясный туманный блеск луны, мягко вползающий в комнату молочно-бледным облаком.

Обстановка терялась в тени, взгляд зрителя притягивался к человеку, изображенному у окна. Он был обнажен, но не отсутствие одежды смущало больше всего Сандро. Лаура добилась невозможного: нарушив общепринятые нормы, она изобразила его таким, каким он был на самом деле, а не каким хотел казаться. Длинные взлохмаченные волосы пронизывались серебряными прядями. Свет и тени не оставляли сомнения относительно возраста. Каждая морщинка, каждый шрам, подмеченные безжалостным глазом художника, были выписаны со всей тщательностью. От портрета веяло осенью.