и дело обрывала застревавшие в моем горле звуки то поцелуем, то нежным жестом, ласково, но настойчиво приказывая: «Не надо, и так все хорошо, не тащи нашу птицу в капкан формальностей, а то улетит!»

Я понимал – она права… Не надо.

И так – все хорошо.

Все просто сказочно хорошо.

Но мне уже необходимо как можно скорее включить телефон, успеть забежать в магазин и вернуться домой, да и ей проделать примерно все то же самое.

У меня – жена и ребенок, у нее – отец-инвалид.

Золотыми, нагими, купающимися в лучах любви детьми мы можем побыть лишь недолго, и только друг с другом, а там, за бортом, лежит наша ответственность за тех, кому мы нужны и должны.

Я подвез Алису к ее дому, мы еще долго целовались, прежде чем выйти из машины и поднять кресло в квартиру.

Пока она общалась с отцом, я успел отправить жене СМС, что скоро, мол, буду, и, отказавшись от чая, торопливо прощаясь с ней в дверях, прекрасно понимал, что в следующий раз я встречусь с ней уже конкретно за «этим».

Так все и получилось.

Когда чего-то очень хочешь, обстоятельства складываются сами.

Александр Захарович оставил на даче несколько копеечных, но ценных для него вещей, к которым он привык.

После того как мы с Алисой вывезли его с дачи в тот самый день, он по понятным причинам пока что совсем не хотел возвращаться в место своего заточения.

Насколько я помню, кроме медикаментов да небольшой сумки с предметами первой необходимости, мы ничего с дачи в тот день не забрали.

«Это временно, – сказала Алиса. – Отойдем немного с папой (господи, с тех пор, как они обрели друг друга вновь, она произносила слово «папа» всегда так, будто крошечный котенок к лицу прикасался!) и, конечно, будем нашу дачу навещать!»

Но, обжившись в городской квартире и снова приучая себя к «новой» жизни, Александр Захарович, который вынужден был и здесь целый день проводить дома, теперь уже в ожидании дочери, быстро заскучал.

В общем, Алиса мне позвонила и сразу, в лоб, спросила, смогу ли я выделить время для поездки на дачу за папиными вещами.

Конечно!

Я так обрадовался, что еле скрыл это от жены.

Здесь я вынужден немного отступить от темы и отметить, что Маша, так до конца и не простив меня и уж тем более не пытаясь понять причины моего неадекватного поведения, после моего возвращения домой все отдалялась и отдалялась, объясняя свою усталость и хронически тусклый вид загруженностью на работе.

Поначалу, вспомнив, что в Алисиной деревне есть чудный, чистый лес, я хотел взять с собой и Елисея, но потом сообразил, что он, конечно, задаст мне кучу вопросов, на которые мне сложно будет дать однозначные ответы…

А лгать сыну я не мог.

Мне очень хотелось быть полезным семье, мне очень хотелось проводить с Елисеем любую свободную минуту, но, как бы я ни пытался настроить себя позитивно, теперь я уже не испытывал к его матери ничего, кроме тупого раздражения.

Опасаясь любых новых конфликтов, теперь я лишь пытался их хотя бы не провоцировать.

Когда жена приходила по вечерам с работы и, похожая на печального кенгуру, ходила по кухне, меня так и подмывало выкрикнуть:

«Ты устала?! Устала, да? На должности помощника бухгалтера в конторе друзей твоей мамы? А тебя ведь ждет дома муж, который успел поработать, сходить в магазин и приготовить ужин, а я вот знаю человека, которому после десятичасового рабочего дня нужно бежать к инвалиду с тяжелым характером и расшатанной психикой и стараться еще при этом демонстрировать отличное настроение!»

Но я молчал, прекрасно понимая разницу.

Там, куда торопилась Алиса, там, несмотря на все тяжести бытия, жила любовь, а у моей жены ее нет.

К ребенку есть, а ко мне нет…

И не было.

Все что угодно, только не это.

Мы не прошли испытание, и все встало на свои места.

Но жить мне стало намного легче.

Я просто перестал играть по чужим правилам.

Я не говорил ей правду, но и неправды больше не говорил.

Просто я очень боялся любым неосторожным словом разрушить маленький хрустальный мир своего сына и потому упорно не заводил речь о разводе, полагаясь на то, что в этой нашей общей проблеме ситуация сама рано или поздно должна будет как-то, но разрешиться.

Да и квартиру тогда придется делить, разъезжаться, то да се…

А в данный момент, все еще не имея стабильного заработка, я был к этому совсем не готов!

Маша же, думаю, тоже все прекрасно понимала.

И потому, сохраняя хорошую мину при плохой игре, мы с ней пока что просто продолжали жить вместе, как старые добрые соседи.

И еще я понимал, что мне необходимо сделать все возможное для того, чтобы эти два моих параллельных мира, семья и Алиса, никогда не смогли пересечься!

Конечно, я не взял с собой Елисея, а жене так и сказал:

– Друг один хороший попросил помочь ему вещи с дачи перевезти.

– Так суббота же, ребенка бы взял.

Да нет, женщины, они – как кошки, у всех у них имеется какое-то иное, дополнительное зрение.

Маша покосилась на меня недобро, но ревности в ней уже не было, а было, скорее, желание поймать меня на вранье, и даже не с какой-то конкретной целью, а вот просто так, из принципа, чтобы лишний раз убедиться, что я лгун и плохой муж, чтобы лишний раз напомнить мне, как низко я пал!

– Не могу. Это неудобно.

– А… понятно.

В ответ я смолчал.

Да вот и все.

Но как только я увидел Алису, выпорхнувшую из подъезда в спортивном костюме и кроссовках, я позабыл про все на свете, и даже про Машину язвительную фразу мне в спину, поначалу испортившую мне все настроение:

«А мы поедем навестим бабушку, сынок, а то папа у нас так всем нужен, даже по выходным! Просто незаменимый у нас папа!»

М-да…

Наши модели поведения после моей «выходки», как называла жена то, что предшествовало моей госпитализации, в корне изменились.

Я больше не был хозяином в доме.

Но был и плюс: из зависимой от меня, во всем инфантильной девочки, существование рядом с которой тяготило меня долгие годы прежде всего вот из-за этой ее безропотной покорности жизни, она за короткое время превратилась пусть и в заурядную, но все-таки самостоятельную, теперь уже работающую женщину.

Алиса села в машину, поставила себе