с ней, хотя сейчас-то я точно облажался по полной!

Я почувствовал: что-то объяснять будет только хуже, уж совсем это пошло будет: сначала допустить бестактность, а потом еще и говорить про нее!

Но я был уверен в том, что она прекрасно поняла, почему и для кого я все это проделал, и я сам до кончиков волос на своей тупой башке почувствовал, как ей стало гадко.

– На дачу к теще завтра собираюсь… – наконец, выдавил я из себя, садясь за руль.

– А…

– А ты чего делать будешь?

– Папу к врачу повезу.

– А что, врач сам к вам приехать не может?

– Не может. Хочу протезы отцу заказать, это все мерить долго надо, прилаживать там чего-то, и так он хоть во двор сможет гулять выходить самостоятельно.

– Дорого?

– Очень дорого. Кредит возьму в банке.

Тень над нами все сгущалась.

Я очень хотел ей помочь!

И вообще во всем, и конкретно деньгами, но у меня их просто не было! И она это знала, и оттого, что она даже ради принципа (ну, я же все-таки теперь ее постоянный любовник!) ни о чем меня не просила, от этого мне становилось еще гаже…

В тот вечер простились мы сухо и быстро.

Она вышла из машины, я смотрел ей вслед и ощущал, как в ее восторженное, абсолютное отношение ко мне уже стало примешиваться разочарование.

Я не смог разочаровать ее на Кипре, когда прятался от себя и сомневался, я не смог разочаровать ее в ту ночь, когда, отравленный таблетками, блевал ей в руки, но вот так просто, из-за какого-то, по сути, пустяка, я впитывал теперь ее глазами, какими она стала видеть наши отношения… И, в ту минуту, когда она удалялась от меня, я совсем не думал о том, как я сам смотрю на эту глупейшую ситуацию, главное, чтобы она как можно дольше не воспринимала все это буквально таким, каким оно и было на самом деле!

Но я понимал: ничего уже не исправить.

Невозможно перемотать пленку назад и не лезть в бардачок за той проклятой синей тряпкой, так же как и невозможно к завтрашнему утру найти для нее кучу денег!

Когда за Алисой захлопнулась дверь подъезда, у меня возник порыв броситься за ней следом, догнать, обнять, наврать, что я оплачу протезы ее отцу, подняться с ней в квартиру, насвистеть с три короба Александру Захаровичу, объяснить ему, что я очень, очень люблю его дочь, но…

Я, конечно, ничего не сделал, потому что все это, кроме моего чувства к ней, было ложью.

Мне завтра с Машей и Елисеем на дачу, Алисе с больным отцом – в клинику за протезами.

Вот и вся правда жизни.

Нет, не жизни, но той реальности, в которую нас кто-то и зачем-то засунул.

Пока ехал домой, я беспрерывно думал о том, что главное сейчас – это опять не сорваться с катушек.

Из-за меня и так уже достаточно настрадались самые близкие, включая и Алису, значит, я буду пытаться просто вести себя по-мужски в тех обстоятельствах, которые предлагает мне жизнь.

А большего я сделать не могу.

Потом прошел месяц, за который я ни разу ее не видел.

Нет, формально мы не поругались, и судя по тому, как она отвечала мне на СМС, она вроде бы как даже и не обиделась на ту ситуацию.

Пару раз я намекнул ей в своих сообщениях, что неплохо было бы нам снова куда-то вместе сходить или съездить, но она лишь вежливо мне отвечала, что завалена по уши работой, а вечерами должна спешить к отцу.

Я не настаивал, понимая, что ей просто нужно время, для того чтобы моя мерзкая оплошность как-то сгладилась сама собой.

Есть ситуации, в которых выяснять что-то, тем более задним числом, более чем глупо.

А ее бодрый и дружелюбный тон в сообщениях еще больше блокировал все мои порывы и не давал мне толком ничего сделать…

Лучше бы она серьезно обиделась, тогда бы у меня было основание примчаться к ней без приглашения и объясниться!

А так – неудобно…

Ну не хочет или не может она меня сейчас видеть – это же, в конце концов, ее право!

И все же я четко понимал, что таким образом просто пытаюсь себя успокоить…

Что-то глобально стало меняться в воздухе вокруг меня.

Вокруг нас.

Недавно я нашел себе постоянную работу в одной недавно открывшейся танцевальной студии для детей.

Для детей богачей.

Да, те же надменные рожи холодных женщин в дорогих машинах, тот же собачий график работы, что и в «Крыльях», но была одна существенная разница: теперь я работал только с детьми, от шести до тринадцати лет. Детишки, они и есть детишки, и гадости и высокомерия, нажитых их родителями, в них самих еще практически не наблюдалось.

С их мамами, водителями и нянями я насколько мог старался свести общение к минимуму.

Детишки же меня искренне любили, а я старался отвечать им те же.

Моя жена тем временем, похоже, завела роман на стороне.

Думаю, что кто-то с работы…

Маша заметно похорошела, подобрела и время от времени даже пыталась меня соблазнить!

Я пару раз соблазнялся, но безо всяких эмоций, чисто физиология, ничего более: ни радости, ни ревности, ни надежды.

Как будто бы со стороны, я наблюдал, как и этот цикл давно изживших себя отношений подходит к логическому завершению.

И вот в самом начале июля позвонила Алиса.

«Этот голос я не слышал уже больше месяца!» – вот это было первое, что застучало в моей голове, когда на экране мобильного высветилось такое долгожданное, такое выстраданное, растоптанное в грудах окурков, дрожащее в каждой капле воды, приснившееся вчера, неловкое от тайн, вожделенное каждое утро, единственное по-настоящему ценное – «Алиса Селезневская».

Как ни в чем не бывало она поинтересовалась, как у меня дела, и спросила, смогу ли я найти «окошко» на этой неделе, днем, чтобы встретиться с ней.

Я спросил – почему днем, она ответила, что обычно заканчивает работу после восьми вечера и у нее ни на что не остается сил.

Я тут же согласился, даже не зная, смогу ли я на самом деле выкроить время, и спросил где – мне показалось, она что-то тщательно взвешивает, потому что ответила мне не сразу и как-то уж слишком серьезно: «Возле моей работы».

Ага. Возле работы.

Я спросил: а послезавтра подходит?

Она сказала – вполне.

Первым делом я побежал