Еще я хотела, чтобы ты узнала меня. Мы с тобой упустили так много времени, которое могли бы провести вместе, и я всегда буду жалеть об этом больше всего на свете. Но я молюсь, чтобы письма, которые я писала тебе много лет, – они в этих коробках – помогли нам кое-что наверстать. Я разложила их по датам, так что можешь начать с самого начала. Надеюсь, ты все поймешь.

Величайшим несчастьем моей жизни было оставить тебя. Я молюсь, чтобы когда-нибудь ты простила меня, моя маленькая птичка.

Я люблю тебя,

мамуля

Я вытираю слезы, приоткрываю первую коробки и ахаю. Как и написала мама, там лежат десятки толстых пачек писем, перетянутых резинками. Я беру первую и вытаскиваю верхнее письмо. Оно адресовано мне, но не распечатано. Дата на почтовом штемпеле – 13 июня 1990 года. Я со слезами на глазах открываю конверт и достаю аккуратно сложенный листок.

Валентина, как поживает моя драгоценная дочурка? Я только что приехала в Лондон и остановилась у Милли, пока думаю, что делать дальше. Как бы хорошо ни было дома, я ужасно скучаю по тебе. Я не хотела ехать, но папа сказал, что так надо. Не этого я хотела, но так и должно быть. Пожалуйста, не волнуйся. Я скоро буду дома, а пока Бонни с папой присмотрят за тобой. Тем временем я буду писать тебе каждый день и любить тебя каждую минуту. Мне так много нужно тебе сказать, и со временем я скажу. А пока просто знай, как сильно я скучаю по тебе – и как сильно болит мое сердце.

Из Лондона с любовью,

мамуля

У меня тоже болит сердце. Кажется, оно вот-вот разорвется, особенно после того, как я достаю еще одну пачку писем, и еще одну. Все они от мамы, все адресованы мне, все нераспечатанные. Отец, должно быть, скрывал от меня ее письма – и все же она продолжала писать. Каждый день. Я вспоминаю все письма, которые писала ей, – как я каждый день передавала их папе, чтобы он наклеил марку и отнес письмо на почту. Их он тоже перехватывал? Не поэтому ли он чувствовал такое раскаяние под конец жизни, когда то и дело просил у меня прощения?

Чувствуя слабость и злость, я опускаюсь в кресло. Но впервые за столь долгое время наконец чувствую себя любимой.

Глава 34

Элоиза

Семнадцать лет спустя

День св. Валентина

В книжный магазин вошел курьер с огромным букетом роз цвета слоновой кости и розовых.

– Элоиза Бейкер?

– Да, – слегка смутившись, ответила я. – Это, наверное, какая-то ошибка. – Кто мог прислать мне цветы?

Он пожал плечами и протянул конверт. Разорвав его, я прочитала открытку:

Элоиза, если бы я был сельским фермером, а ты утонченной хозяйкой книжного магазина, вышла бы ты за меня, стала бы владычицей моего сердца?

Твой, всегда и навеки

Э.

Сначала я засмеялась, потом слезы защипали мне глаза. Эдвард.

Милли стояла на верхней ступеньке стремянки и приклеивала на витрину красные и розовые бумажные сердечки. Она заметила цветы на прилавке. Интересно, заметила ли она, что, когда я читала открытку, мир перевернулся.

– Кто это прислал? – спросила она, спускаясь.

– Один… покупатель, – сказала я. – Вероятно, в честь Дня святого Валентина. – С бешено колотящимся сердцем я сунула открытку в карман. Я хотела сохранить свой секрет, по крайней мере, на время.

Милли с любопытством наблюдала за мной, но тут в магазин вошла молодая женщина, и она повернулась к двери. Посетительница была, вероятно, ровесницей Вэл.

– Доброе утро, – весело сказала она. – Я насчет аренды квартиры на втором этаже.

– Да, – сказала я, придя в себя. Я повесила табличку на окне только вчера, после того как мы заменили в квартире плиту и отполировали деревянные полы.

– О боже мой, – вырвалось у нее. – Кажется я попала в самый прелестный книжный магазин всех времен и народов.

Немного за тридцать, подумала я, одета в несколько эклектичном стиле, но это соответствовало ее индивидуальности. Она мне сразу понравилась.

– Меня зовут Элоиза, – сказала я. – А это Милли.

Молодая женщина улыбнулась.

– А как ваше полное имя? Миллифред или Миллисент? Или, может быть, Миллесандра?

– Просто Милли.

– Что ж, очень рада познакомиться с вами, Элоиза и Просто Милли. А я Элиза, или Просто Лайза. Увы, мои родители не были начитанными, так что меня назвали не в честь Элизы Дулитл. Папа был автомехаником, а мама и школы не окончила. Честно говоря, не знаю, осилил ли кто-нибудь из них в своей жизни хоть одну книгу. То ли дело я. Прочитала их миллион. Я люблю книги. – Она развернулась, чтобы осмотреть магазин. – И, может быть, если мне повезет, я стану жить над всем этим морем историй. О, интересно, если я буду здесь жить, станут ли мне сниться самые сладкие сны?

Милли рассмеялась.

– Не уверена, но могу отвести вас наверх и показать квартиру.

Выражение лица Милли было точной копией моего – нечто среднее между весельем и недоумением. Я сразу же решила, что хотя Лайзу и не назвали в честь литературной героини, сама она была одним из самых интересных персонажей, которых я когда-либо встречала.

– Беру! – сказала она, едва войдя в квартиру.

– Живенькая какая, – заметила Милли после ухода Лайзы.

– И как раз то, чего нам не хватает, – согласилась я. – Молодая, кипучая энергия.

Милли посмотрела на украшенное сердечками окно и нахмурилась.

– Я вижу, твое предубеждение против Дня святого Валентина никуда не делось.

– Да, живет и крепнет, – ответила она; ей всегда был присущ романтический цинизм.

– Ну, можешь обзывать вздором и чепухой что угодно, но люди ждут, что книжный магазин по соседству будет оригинально украшен. – Я покосилась на цветы на прилавке. – Кроме того, кто знает, что припас для нас Купидон? – Перси с красным бантом, прикрепленным к ошейнику, вразвалку подошел к нам и прижался к моей ноге. – И вообще, Милли, как ни старайся, меня тебе не одурачить. Под твоей крепкой броней бьется нежное сердце. И в один прекрасный день какой-нибудь мужчина войдет в эту