передавали в прокуратуру, то и арестованного должны были перевести в другой изолятор.

Инспектор сделал знак рукой Чонману, находящемуся по другую сторону зеркала Гезелла, чтобы тот остановил видеосъемку.

– Разрешите задать вам еще один вопрос…

Чхольвон взглянул на инспектора снизу вверх: под глазами у техника набрякли мешки. Его жизнь и так была непростой, с крутыми поворотами и зигзагами, а последние события оставили на нем еще более глубокий след.

– На прошлом допросе вы сказали, что в сейфе ничего, кроме бумаг, не было, правильно?

Техник засомневался, нет ли тут подвоха, поэтому немного промедлил с ответом:

– М-м-м… да.

– Однако к моменту прихода полиции сейф был абсолютно пуст. Чхве Чжинтхэ прятал важные для него документы в другом месте – их мы уже нашли. Видимо, профессор перепрятал их на тот случай, если б полиция решила обыскать дом в ходе расследования убийства его жены.

– Вот оно как…

– Отсюда вопрос: зачем вы соврали?

В принципе, Санъюну с этим делом уже все было понятно. Лежали в сейфе документы или нет – не столь важно, тем более что сами материалы уже нашлись. Даже если в сейфе и было что-то ценное, то какой смысл технику об этом врать, если во всем остальном он признался абсолютно безропотно? А главное – дома у него тоже ничего не обнаружили.

Чхольвон подавленно ответил:

– Мне очень неловко. Я хотел сказать, что никаких денег мне не досталось, но боялся, что вы мне не поверите. Возможно, поэтому и сказал, что ничего, кроме бумаг, не было. Если б я сказал, что сейф был совсем пустой, вы бы подумали, что я вру. Прошу простить, если это осложнило ваше расследование. – Чхольвон склонил голову.

В его волосах уже стала пробиваться седина, и от ее вида у Санъюна похолодело на душе, словно от снега. Да, Чхольвон – преступник. В какой-то момент он не смог побороть жадность и в результате стал убийцей. Но к нему жизнь тоже была жестока. Что у него, что у Со Хеын, видно, на роду было написано, чтобы злой рок свел их с толстосумами типа Чхве Донока и Чхве Чжинтхэ.

– Один человек хотел бы с вами встретиться. Вы не против?

Чхольвон поднял голову: кто бы это мог быть?

Вообще-то допросная не предназначена для свиданий, и посторонним сюда входить запрещено, но поскольку после закрытия дела арестованного отсюда увезут, то другой возможности нормально поговорить у этого бедолаги уже не будет. Поэтому Санъюн и не отказал в просьбе.

Инспектор поднялся и открыл дверь – на пороге, низко склонив голову, стояла Хеын. Одета она была без изысков, просто и сдержанно: черная блузка и черные джинсы. И медицинская маска на лице.

Санъюн сделал приглашающий жест рукой, и Хеын осторожно зашла внутрь.

– Спасибо. – Она кивнула инспектору, хотя ее дрожащий взгляд не отрывался от Чхольвона, который, казалось, был не в силах поднять голову.

– Вообще-то мы такое не практикуем, но… У вас есть десять минут. Я выйду. Запись вестись не будет, можете говорить спокойно.

– Еще раз спасибо вам. – Хеын снова поклонилась в пояс.

Санъюн забрал ноутбук, протокол допроса и вышел из комнаты. Двери за ним закрылись, и в комнате повисла тяжелая тишина. Хеын некоторое время не шелохнувшись стояла у входа, потом облизнула пересохшие губы и села напротив Пак Чхольвона.

– Дядюшка Пак…

Застывшие плечи Чхольвона дернулись, его неподвижные глаза заморгали – будто снова включилось видео, поставленное на паузу. Он глубоко вздохнул, словно выигрывая время для того, чтобы обдумать, с чего начать разговор, потом тяжело произнес:

– Со мной можно и без маски.

Если находишься в одном помещении с зараженным СПИДом, то заразиться воздушным путем нельзя. Но поскольку довольно много людей все равно опасаются этого, то Хеын постоянно носила медицинскую маску. Что, кстати, было странно: как будто незнакомый человек, понятия не имевший, чем она больна, все равно мог это каким-то образом почувствовать. Хотя и Хеын понять было можно: после внезапного рецидива, взявшегося непонятно откуда, она боялась всего, и страхи преследовали ее постоянно.

– Простите меня. – Женщина медленно стянула маску и опустила голову с видом «какие уж тут слова…». – Если б я только не сказала, что хочу получить с Чхве Чжинтхэ деньги, то…

Чхольвон в ответ помотал головой и крепко прикрыл глаза. Оглядываясь на прожитую жизнь, он не мог вспомнить ни одного момента, когда был счастлив.

– Нет, прежде всего это я виноват перед тобой.

После того случая в масанской клинике Чхольвон захотел узнать, как сложилась судьба девочки, которую он инфицировал СПИДом. Оказалось, что ее удочерили во второй раз, но снова неудачно: в новой семье она стала жертвой домашнего насилия, поэтому оттуда тоже пришлось уйти. Во всем этом он винил себя, поэтому и решил, что его миссией должно стать спасение Хеын.

– Я перед вами…

– Перестань, не надо. – Чхольвон в первый раз за все время поднял глаза. – Дом у меня, конечно, паршивый, поэтому и залог за него небольшой. Я уже предупредил хозяйку, чтобы она вычла оттуда коммунальные, ну и за вывоз моих старых вещей что-то взяла, а остальное отдала тебе.

– Дядюшка Пак! – Хеын подняла на него свое мокрое от слез и искаженное от боли лицо: он говорил так, будто прощался с ней навсегда.

– И еще: у меня есть накопления. В письменном столе найдешь сберкнижку, пароль от счета записан внутри. Также я оформил на тебя доверенность, она будет лежать там же. По доверенности выправи остальные документы, чтобы снять деньги со счета. Возьми их и трать по своему усмотрению, как считаешь нужным. Прости, что больше для тебя я сделать уже ничего не могу.

– Не говорите так, дядюшка Пак! Как я без вас? Меня ж на работу нормальную никто не брал, все время только за ваш счет и жила…

Хеын прикрыла лицо ладонями, через ее тонкие пальцы сочились слезы. Чхольвон поднял глаза на висевшие на стене часы – выделенные им десять минут заканчивались. Ему внезапно сильно захотелось пить, но воды в допросной не было. Дернув кадыком, он спросил:

– Хеын, тот полицейский, что отсюда вышел, сказал, что сейф был пустой – там ничего не было…

Женщина оторвала ладони от лица. Капля, едва держащаяся у нее на ресницах, сорвалась и стукнулась о пол. Последняя – больше слез в глазах у нее не было. Хеын опустила взгляд, словно о чем-то задумавшись, потом посмотрела прямо на Чхольвона: теперь она не казалась такой безутешно несчастной, как минуту назад. Лицо ее было по-прежнему мокрым, но ни жалости,